Интервью
«В нокдауне я лежал минуты две»
Андрей Кокошин о захвате «бутербродом» в регби, матерщине в армии и о российской оборонке
Академика РАН, заместителя научного руководителя НИУ ВШЭ Андрея Кокошина называют спасителем российского ВПК: когда денег в экономике было в обрез, он в должности первого замминистра обороны делал все, чтобы сохранить потенциал отечественной оборонки. По случаю юбилея (в октябре Андрею Афанасьевичу исполнилось 75 лет) он рассказал «Вышке для своих», как вместо всего этого едва не стал олимпийским спортсменом.
— Андрей Афанасьевич, вы в Вышке недавно, как Вам здесь?
— Я перешел сюда на основную ставку в октябре 2019 года. До этого я несколько лет участвовал в различных проектах Вышки. В издательстве университета вышли две мои книги, в том числе монография «Вопросы прикладной теории войны». В прошлом году Ярослав Иванович предложил мне заняться в должности заместителя научного руководителя университета междисциплинарными научными исследованиями, связанными с политико-военными аспектами национальной безопасности России. Предложение было очень интересное, и я согласился. Это то, чем я занимался на протяжении многих десятилетий и в научном и в практическом плане, когда я был первым заместителем министра обороны, а позднее секретарем Совета обороны и секретарем Совета безопасности России. Был создан Центр перспективных исследований национальной безопасности России Экспертного института НИУ ВШЭ. В нем работают специалисты высокого уровня — как гражданские, так и военные. И наша работа весьма востребована в различных государственных органах власти России, в нашем научном сообществе. Атмосфера в Вышке, условия работы весьма способствуют высокопродуктивной научной деятельности.
— Давайте поговорим о спорте. В политической верхушке страны доминировали сначала теннисисты, а потом горнолыжники. вы же всегда занимались хоть и элитарными, но для нашей страны весьма экзотическими видами спорта — академическая гребля, регби. Как так вышло?
— Академической греблей и регби я занимался задолго до того, как «политический класс» вслед за Ельциным увлекся теннисом. Я, конечно, тоже пытался поиграть в теннис, но он мне показался скучным по сравнению с регби. А экзотическими мои любимые виды спорта в Советском Союзе не были. И гребля, и регби были доступны каждому, у кого было здоровье и желание. Во всех гребных клубах Советского Союза все было бесплатно — и лодки с веслами, и использование гребных бассейнов. Даже членам юношеских команд в спортклубах бесплатно выдавали форму, проводили спортивные сборы с хорошей кормежкой и т.п. То же самое было с регби и практически с любым другим видом спорта.
Греблей я занимался весьма интенсивно во время учебы в МГТУ имени Н.Э. Баумана. Причем, я занимался не в родном клубе Бауманки «Буревестник», а в других обществах. Так что мои достижения в гребле в зачет спортклубу бауманского училища не шли. Конечно, если бы я принадлежал к «Буревестнику», зачеты и экзамены сдавать было бы легче...
— До какого уровня вы дошли в гребле?
— Я «догреб», до уровня команды олимпийского резерва, дважды был серебряным призером молодежного чемпионата СССР, один раз — бронзовым. Фактически одной ногой я уже был в профессиональном спорте. На 3-м курсе я стал получать специальную «спортивную стипендию. Между прочим, стипендия была больше зарплаты начинающего инженера.
Но надо было выбирать — учиться дальше или биться за «путевку» на олимпиаду в Мехико. А я как раз увлекся общественными науками, международными отношениями (одновременно с техническими предметами, которые преподавали в Бауманке). Сыграло свою роль и то, что мне немножко не хватало роста. У меня был рост 179 см, а для гребли хорошим ростом считалось 185, а еще лучше 190 см.
В конце концов, выиграв московскую марафонскую гонку, последнюю в сезоне, я закончил свою карьеру в гребле. А мои товарищи остались, из-за «академов» заканчивали вуз за 8-10 лет. Некоторые стали известными тренерами, а мой напарник Миша Чекин, с которым мы 6 лет гребли в двойке, стал чемпионом Европы.
— А как вы попали в команду регби?
— Это произошло, когда я уже защитил кандидатскую, работал в Институте США и Канады Академии наук СССР. Познакомился я с регби раньше, еще в МГТУ — там была сильная команда высшей лиги, неоднократный чемпион СССР. Мне довелось поиграть за мой факультет «П», и очень это пришлось по душе. И в свои 27 лет я пошел в команду, которая возникла во многом на базе регбийной команды МВТУ: это был московский «Локомотив», тоже ставший командой высшей лиги. Там меня очень радушно встретили, хотя я несколько лет был вне активного спорта. Я быстро втянулся, но работать над техникой игры, тактикой нужно было очень много. Играл во втором составе московского «Локомотива». Стабильно я играл за этот клуб до 42 лет.
— Вы ведь в какой-то момент возглавляли федерацию регби?
—Да, в начале 1990-х.
— А до какого возраста серьезно играли?
В последний раз после семилетнего перерыва я вышел на официальную игру в возрасте 49 лет. Я в тот год четырежды вышел на поле. Это уже была первая, а не высшая лига. В это время я уже был первым заместителем министра обороны России. В трех играх я сыграл по 20-25 минут, потом меня заменяли более молодые игроки. А вот в последней игре пришлось отыграть полностью два тайма по 40 минут, поскольку у нас к этой игре было много травмированных. И мы выиграли у команды «Слава», где средний возраст был, наверное, 20-21 год. Доиграл с огромным трудом, но доиграл. Выиграли мы у молодых, конечно, за счет тактики.
— Регби ведь очень травматичный спорт...
— Ну да, травмы были, конечно. Мою жену Наташу больше всего впечатлил мой сломанный нос: это случилось на стадионе «Луч», в матче с молодой командой МАИ. А для меня тяжелее всего прошел надрыв связок колена, он до сих пор дает о себе знать. Эту травму я получил во время тренировочной двусторонней игры нашей команды, когда меня захватили в момент атаки сразу два игрока «бутербродом» — за ноги и за плечи, в разных направлениях.
В регби много ситуаций, чреватых травмами: например, когда захватом останавливаешь рвущегося в атаке противника. Я как-то в такой ситуации захватом в ноги остановил мощного игрока команды «Слава» по фамилии Богдан. У него был рост где-то 195-197 см и боевой вес 115 кг. А у меня вес был около 85 кг. Я его брал прямым захватом, а это самый опасный захват, когда ты идешь практически в лоб. Другого варианта в той ситуации не было. Если бы я его не захватил, он прорвал бы нашу оборону и заработал бы своей команде хорошие очки. Выполнил я захват недостаточно технично, получил непреднамеренный удар коленом по голове, в нокдауне полежал минуты две, но я его остановил, и мяч Богдан потерял и его подхватил кто-то из моих товарищей по «Локомотиву».
— Но вы еще оборонно-промышленный комплекс спасали как раз в 90-е годы. Как это все уживалось в одних сутках?
— Режим работы в здании Минобороны на Арбатской площади такой был: в 8 утра я на работе, и работал обычно примерно до 9 вечера. В субботу ходил с утра играть в футбол, потом примерно с 10:30 до 16:30 снова рабочий день. В регби, конечно, даже в составе ветеранской команды времени тренироваться не было. Приходилось играть в футбол раз в неделю, хотя футболистом я был неважнецким со своими регбистскими инстинктами. Да и скучноват футбол по сравнению с регби.
В Минобороны я отвечал за военно-техническую политику, за взаимоотношения с ВПК. Это было время сверхнагрузок, стрессовых ситуаций, забастовок на предприятиях ОПК, угрозы для реализации многих программ вооружений, нарушения кооперационных цепочек. Сказывалась общая тяжелейшая финансово-экономическая ситуация в стране.
— Каково это было — оказаться в должности первого замминистра обороны, не будучи военным?
— Для нашей страны это было необычно. Ельцин изначально сам был некоторое время министром обороны, а я и генерал Павел Грачев были у него первыми заместителями. Такое положение дел он планировал сохранить примерно на полгода. Но потом он передумал, меня направили в загранкомандировку, а когда я вернулся, министром обороны Ельцин уже назначил Грачева.
— Наверное, стилистические разногласия возникали...
— У меня был друг генерал-полковник Валерий Иванович Миронов, замминистра обороны по кадрам и высшему образованию, высокочтимый военный профессионал. Он говорил: «Андрей, учти, в армии иногда надо подчиненных подстегнуть крепким словом, иначе сущность указа не дойдет». У меня на этот счет были глубокие сомнения.
И вот ко мне как-то зашел с докладом генерал-полковник Галкин, начальник Главного бронетанкового управления, настоящий русский военный интеллигент. Отец, кстати, замечательного юмориста Максима Галкина. Я его спросил: «Александр Александрович, вот вы прошли все стадии военной службы, тут мне некоторые говорят, что без крепкого непечатного слова в общении с подчиненными никак де нельзя». И Галкин говорит: «Ни в коем случае! Андрей Афанасьевич, у нас и так столько хамства в Вооруженных силах!». И мне как-то сразу полегчало, что можно собой оставаться и дело делать.
— Можно ли сказать, что оборонку тогда спасали люди, человеческий фактор, связи? Это ведь действительно чудо, что так много предприятий сохранилось в условиях отсутствия госзаказа и стабильного финансирования.
— Для спасения оборонно-промышленного комплекса требовались сверхусилия, сверхнапряжение, постоянная работа по «выбиванию» средств на конкретные системы вооружений из Правительства, особенно непосредственно от Виктора Степановича Черномырдина. Огромную роль сыграли генералы и офицеры Минобороны, работавшие на этих направлениях, и, конечно, руководители предприятий ОПК. Подавляющее большинство из них в тяжелейших условиях 1990-х годов проявили себя наилучшим образом, настоящими патриотами страны, своего дела. Они в этой новой обстановке не растерялись, проявили свои бойцовские качества. И бились не за свое благополучие, а за свои предприятия и за своих инженеров и рабочих.
— Но Вам ведь все равно приходилось из них выбирать — кому дать денег, кого поддержать, а кого нет. Там ведь было много внутренней конкуренции, в нашем ВПК, были предприятия, которые решали похожие задачи. Как вы делали этот выбор?
— Базовые решения по приоритетам принимала коллегия Министерства обороны. В Минобороны был специальный совет по военно-технической политике и совет по военно-стратегическим вопросам. Эти вопросы мы регулярно обсуждали среди профессионалов высочайшего уровня: с начальниками генерального штаба, военачальниками, с лидерами ОПК. Гособоронзаказ и государственная программа вооружения утверждались Правительством РФ. Другое дело, что они хронически недофинансировались из-за общего состояния экономики.
Например, у меня был, такой подчиненный, генерал-полковник Вячеслав Петрович Миронов, начальник управления вооружений Минобороны РФ. Блестяще знал всю номенклатуру вооружений, закономерности их развития, историю. Адмирал Гришанов Валерий Васильевич, зам. главкома ВМФ по вооружениям, был подлинный патриот Военно-морского флота, неутомимый рассказчик морских юмористических рассказов. До сих пор жалею, что за ним не записывал, когда летали с ним на разные объекты. Прекрасным специалистом и руководителем был Николай Иванович Караулов, начальник Главного ракетно-артиллерийского управления - ГРАУ. Очень хорошо у меня было отработано взаимодействие с такими начальниками Генштаба, как Виктор Петрович Дубынин, Михаил Петрович Колесников и потом Анатолий Васильевич Квашнин. У меня была очень сильная, высокопрофессиональная и преданная делу группа гражданских и военных помощников во главе с опытным деятелем оборонно-промышленного комплекса Владимиром Владимировичем Ярмаком.
Прежде всего мы старались обеспечить разработку наиболее сложных систем вооружений, создать заделы на будущее, когда появятся средства на серийное производство систем вооружений. Каждая из таких систем предполагала сложную научно-техническую, промышленную кооперацию — соответственно, спасать нужно было не одно предприятие, а всю цепочку. В целом в тех тяжелейших условиях нам удалось сделать очень многое. Это относится к стратегическим ядерным вооружениям, высокоточному дальнобойному оружию в неядерном снаряжении, к средствам радиоэлектронной борьбы, к системе космической навигации «Ураган-ГЛОНАСС», к тяжелому атомному ракетному крейсеру «Петр Великий», к многоцелевым атомным подводным лодкам, к программе военной электроники «Интеграция-СВТ», к различным авиационным системам и многому другому, что сегодня является неотъемлемой частью оснащения Вооруженных сил России.
— Но Вы же также международное сотрудничество пытались наладить, например, Вам приписывают первые важные договоры с Индией и Китаем.
— Я исходил из того, что мы в нашей внешней политике, в политике национальной безопасности не должны делать ставку только на отношения с США и Западной Европой. Я осознавал, для обеспечения национальных интересов России надо активно развивать отношения с целым рядом других государств, в том числе с такими азиатскими гигантами, как Китай и Индия. И у Министерства обороны и ОПК были такие важные рычаги, как военное и военно-техническое сотрудничество.
Одну из своих первых зарубежных поездок как первый заместитель министра обороны России я совершил в Китай. Со мной были представители нашего ОПК, генералы. С этого момента начинается активное сотрудничество в военной и военно-технической сфере с Китаем, которое приносило и приносит свои плоды для обеспечения национальных интересов России. Несколько позднее я совершил аналогичные поездки в Индию, с которой нас связывали многолетние связи в этих областях. Важно было дать этим связям новый сильный импульс.
Китай тогда очень заинтересовался нашими зенитно-ракетными комплексами С-300, которые были разработаны КБ под руководством Бориса Васильевича Бункина. Китайцы захотели приобрести истребители Су-27 КБ Сухого, а затем Су-30, и многие другие виды вооружений, включая, например, дизельные подводные лодки и эсминцы. За счет средств от продажи комплексов С-300 в значительной мере были созданы более совершенные комплексы С-400. Подобное развитие применительно ко многим другим системам вооружений, которые мы поставляли в Китай. Такую же роль сыграли и наши крупные поставки вооружений в Индию. Это было крайне важно и для нашего ОПК, и для его экономического положения, и в конечном итоге для наших Вооруженных сил, ибо без ОПК, без оборонной науки и техники, соответствующих производств существование российских Вооруженных сил просто невозможно.
— В последние годы российский ОПК чувствует себя существенно лучше, чем в 90-е. Тем не менее, видите ли вы какие-то важные проблемы, просчеты, ошибки в развитии отрасли?
— Безусловно, такие проблемы есть. Это ведь очень сложное, многомерное хозяйство, постоянно развивающееся. Но на эти темы я предпочитаю высказывать свои оценки, соображения конкретным должностным лицам нашей страны в специальных аналитических записках.
В целом должен отметить, что наш ОПК работает на должном уровне, у него немало крупных и даже выдающихся достижений. Рад очень тому, что в нем реализованы многие задумки, научно-технические заделы, к которым я и мои коллеги причастны по своей работе в 1990-е годы.
Из журнала «Вышка для своих», ноябрь 2020 г.
Академик Кокошин: как Ельцин едва не уничтожил военную противоэпидемическую науку
«Дал мне команду избавиться от всего, что связано с биологическим оружием»
Сегодня исполняется 75 лет видному российскому государственному деятелю и ученому, академику РАН Андрею Кокошину. В «копилке регалий» юбиляра — множество занимаемых им в прошлом высоких постов: первый заместитель министра обороны РФ, секретарь Совета обороны, секретарь Совета безопасности. Но, как говорится, «любим мы его не только за это». Общаясь с Андреем Афанасьевичем, я каждый раз обязательно узнаю что-то новое и совершенно неожиданное. Например, мы заговорили о коронавирусе, и Андрей Кокошин тут же вспомнил совершенно потрясающую историю из времен правления Ельцина о том, как импульсивный Борис Николаевич едва не ликвидировал всю нашу военную противоэпидемическую науку. Впрочем, основная часть нашей беседы с занимающим сейчас должность заместителя научного руководителя Высшей школы экономики юбиляром была посвящена не «модному» коронавирусу, а другой, менее засвеченной, но не менее страшной опасности.
АНДРЕЙ КОКОШИН.
— Андрей Афанасьевич, правда ли, что в вашу бытность первым заместителем министра обороны РФ Борис Ельцин приказал вам ликвидировать тот самый 48-й Центральный военный НИИ, который сейчас сыграл столь важную роль в создании вакцины против коронавируса?
— Мне была дана прямая команда полностью избавиться от всего того, что было бы связано с биологическим оружием в Минобороны, без особого разъяснения деталей и указания на конкретные подразделения. Кто-то тогда убедил Бориса Николаевича в том, что у нас в Минобороны осуществляется-де деятельность, не предусмотренная Конвенцией о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического и токсичного оружия 1972 года. Когда я занялся вплотную этой проблемой, то обнаружил: ученые и специалисты в нашем военном ведомстве заняты крайне важным делом — разработкой эффективных средств защиты от биологического оружия. При этом они действуют строго в рамках этой конвенции. Я убедился в том, что их деятельность требует не то что прекращения, а всяческой поддержки.
Работавшие на этом направлении российские военные ученые уже тогда предвидели, что их разработки могут оказаться востребованными не только при боевом применении против нас биологического оружия, но и в условиях пандемии. Все эти военные ученые были профессионалами очень высокого уровня, начиная с генералов — руководителей соответствующей службы. В конечном итоге мне удалось убедить руководство страны в том, что такого рода потенциал нашего Минобороны необходимо не только сохранять, но и развивать. Важно то, что меня в этом полностью поддержал начальник нашего Генштаба генерал армии Михаил Колесников.
— На фоне пандемии коронавируса и других страхов угроза ядерной войны в массовом сознании отступила далеко на задний план. Но оправданно ли это? Насколько опасной является ситуация, когда из-за действий США вся система международных договоров в области контроля над ядерным оружием находится сейчас на грани краха?
— Стратегическую стабильность в принципе можно обеспечивать и при отсутствии договорных ограничений на вооружения. Однако общий уровень безопасности будет ниже, чем при наличии таких ограничивающих соглашений, мер контроля за соблюдением соглашений, мер доверия — например, тех, которые предусмотрены Договором по открытому небу 1992 года, из которого администрация Трампа вышла вопреки позиции всех остальных участников этого Договора, включая, кстати, союзников США по НАТО. К великому сожалению, администрация Трампа довольно последовательно осуществила ряд шагов по отказу от соглашений, вносивших существенный вклад в обеспечение стратегической стабильности. Без такого рода соглашений нам пришлось бы жить в значительно менее безопасном мире.
К тому же администрация Трампа нарастила военные расходы США, приступила к развертыванию «маломощных» ядерных боезарядов на ракетах «Трайдент II», создала Космические силы и объявила космос ареной военного противостояния, интенсифицировала полеты стратегических бомбардировщиков вблизи границ России. Насколько это все опасно и ново? СССР и США стали осознанно заниматься вопросами обеспечения стратегической стабильности довольно давно — еще в конце 1960-х годов, когда начались переговоры по ограничению стратегических вооружений. В прошлом у этого процесса тоже иногда были свои спады. Но были и подъемы, а вплоть до последних лет продолжали действовать несколько важных договоров, вносящих свой вклад в обеспечение стратегической стабильности. Выводы делайте сами.
СОВМЕСТНЫЕ ПОПЫТКИ МОСКВЫ И ВАШИНГТОНА ОГРАНИЧИТЬ КОЛИЧЕСТВО ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ НАЧАЛИСЬ ЕЩЕ ВО ВРЕМЕНА БРЕЖНЕВА И НИКСОНА. СУМЕЕТ ЛИ ТРАМП УНИЧТОЖИТЬ ВСЕ, ЧТО БЫЛО ДОСТИГНУТО С ТЕХ ПОР?
ФОТО: RU.WIKIPEDIA.ORG
— Короче, администрация Трампа решила, что ядерные договоры с Москвой им больше не нужны. И что в таких условиях, с вашей точки зрения, должна делать Россия?
— Прежде всего нам надо оптимальным образом продолжать линию на развитие российских сил и средств ядерного сдерживания, повышать боевую устойчивость всех трех компонентов наших стратегических ядерных сил, развивать их способность преодолевать любую перспективную систему противоракетной обороны США. Нам следует наращивать наши возможности по обеспечению стратегического неядерного сдерживания с использованием дальнобойного высокоточного оружия в обычном оснащении. Не следует забывать и о том, что определенную роль в обеспечении убедительного сдерживания может играть и нестратегическое ядерное оружие.
Принимая все эти меры оборонного характера, мы не должны игнорировать те дипломатические возможности, которые все еще остаются. Нам надо продолжать настойчиво добиваться принятия на взаимной основе мер по снижению вероятности опасных инцидентов в военной сфере, работать над принятием ряда мер доверия, над мерами по ограничению ряда видов военной деятельности по отработке механизмов деэскалации военного противостояния в конфликтных и кризисных ситуациях. Перспективными и крайне важными считаю и наши усилия (в том числе совместно с Китаем) по предотвращению нового этапа милитаризации космоса и нового опасного противостояния — в частности, по противоспутниковым средствам ведения вооруженной борьбы.
— Рад, что вы упомянули Китай. Никоим образом не являясь сторонником американской внешней политики, я тем не менее вижу определенную логику в требовании США о присоединении Пекина к договоренностям Москвы и Вашингтона об ограничении ядерных вооружений. Вы можете доказать, что я не прав?
— Определенная логика в этом действительно есть, хотя, по доминирующим оценкам, КНР пока значительно уступает и России, и США по числу развернутых носителей и ядерных боезарядов. Но США не должны были оказывать давление на Россию для привлечения Китая к таким переговорам. И ни в коем случае участие Китая в дальнейших переговорах по ограничению стратегических вооружений нельзя увязывать с продлением двустороннего российско-американского Договора СНВ-3, к которому КНР с международно-правовой точки зрения не имеет никакого отношения. Необходимо прежде всего решить вопрос о продлении этого Договора, а уже потом уже серьезно работать над созданием каких-либо многосторонних форматов по этой сложнейшей проблематике. К тому же не следует забывать о наличии других государств со значительными арсеналами ядерного оружия, соизмеримыми с китайским арсеналом. Это относится прежде всего к Франции и Великобритании — союзникам США по НАТО.
Возможно, путь к новым моделям переговоров и соглашений в ядерной сфере с участием Китая удастся проложить в результате взаимодействия на высшем уровне стран — постоянных членов Совета безопасности ООН, предлагаемого Владимиром Путиным. Должен, однако, при этом отметить: с политико-психологической точки зрения администрация Трампа добилась многого, чтобы ухудшить отношения с Китаем практически по всем направлениям. Это не может сказаться на гипотетическом участии Пекина в каких-либо переговорах по ограничению ядерных вооружений.
— И насколько успешной следует считать американскую атаку на Китай? Как коронавирусный 2020 год изменил баланс сил между ведущими мировыми державами?
— Я не думаю, что этот год с его COVID-19 привнес какие-либо радикальные изменения в балансе сил между ведущими державами. Но довольно контрастно выглядит то, как идет борьба с пандемией в США, с одной стороны, и в КНР — с другой. Счет очевидно не в пользу Соединенных Штатов, что не соответствует претензиям Вашингтона на их роль «мирового лидера» по всем направлениям.
РИЧАРД НИКСОН И МАО ЦЗЭДУН: ЧТОБЫ ОГРАНИЧИТЬ СВОБОДУ МАНЕВРА КРЕМЛЯ, США В 70-Е ГОДЫ НАЛАДИЛИ ОТНОШЕНИЯ СО СВОИМ НЕДАВНИМ ЗЛЕЙШИМ ВРАГОМ КИТАЕМ. ЭТУ ЧАСТЬ ПОЛИТИЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ НИКСОНА ТРАМП ТОЖЕ ГОТОВ ВЫКИНУТЬ В МУСОРНУЮ КОРЗИНУ.
ФОТО: RU.WIKIPEDIA.ORG
— А есть ли шансы на то, что США перестанут вести свою нынешнюю «ковбойскую» политику в ядерной сфере?
— Оценка поведения, заявлений значительной части американского «политического класса» не позволяет пока говорить о том, что такой альтернативный политический курс уже достаточно четко оформился. Однако некоторые его контуры просматриваются. В прошлом году в контролируемой демократами Палате представителей Конгресса США было предпринято несколько серьезных попыток предотвратить выход Соединенных Штатов из Договора о ракетах средней и меньшей дальности 1987 года, стимулировать продление Договора СНВ-3 без всяких условий, предотвратить оснащение ракет «Трайдент II» «маломощными» ядерными боезарядами, понижающими порог применения ядерного оружия США. Кандидат в президенты США от демократов Джо Байден заявил о готовности продлить Договор СНВ-3.
Не следует недооценивать и недавнее заявление 103 видных американских экспертов и общественно-политических деятелей относительно необходимости выстраивания более конструктивных отношений США с Россией, особенно в сфере обеспечения международной безопасности. Среди авторов этого обращения — бывшая заместитель Генерального секретаря НАТО Роуз Готенмюллер, бывший госсекретарь США Джордж Шульц, бывший министр обороны США Уильям Перри, бывшие послы США в РФ Джон Хантсман, Джон Байерли, Джеймс Коллинз, Томас Пикеринг, такие известные профессора Гарвардского университета, как Грэм Аллисон и Джозеф Най, бывший председатель сенатского комитета по делам вооруженных сил Сэм Нанн, ведущие сотрудники «РЭНД Корпорэйшн» Арнольд Горелик и Сэмуэл Чарап и др. Это все весьма авторитетные люди, имеющие определенный вес в вашингтонских коридорах власти.
Разумеется, в этом письме присутствует целый ряд необоснованных выпадов и обвинений в адрес нашей страны. Но если смотреть на другие аспекты этого обращения, то это весьма детально и профессионально отработанное заявление. Эти американские деятели считают необходимым восстановление полновесных дипломатических отношений между США и Россией, активные усилия, которые свели бы «к минимуму неверные представления и просчеты, могущие привести к ненужной войне». Они призывают к тому, чтобы в отношениях с Россией было не только соперничество, но и сотрудничество. Эти 103 автора считают «важным возродить российско-американское лидерство в наведении порядка в ядерном мире». Авторы обращения настаивают в том числе на продлении Договора СНВ-3 и на сохранении Договора по открытому небу. Считаю все это позитивным знаком. По моему убеждению, шансы на продление договора СНВ-3 все еще сохраняются.
— Но вот выльется ли во что-либо этот позитивный знак? События последних десяти месяцев превратили в фаталистов и пессимистов даже самых отчаянных оптимистов. А к вам это относится?
— Я никогда себя к «отчаянным оптимистам» не причислял. Наверное, это помогало мне сохранять присутствие духа в самые сложные моменты жизни нашей страны. Однако, не являясь «отчаянным оптимистом», я считаю, что в фатализм и пессимизм ни в коем случае впадать нельзя. Надо трудиться не покладая рук над улучшением положения дел для нашей страны, действовать на основе глубоких размышлений, аналитических и прогнозных установок.
“Московский Комсомолец”, 26 октября 2020 г.
Интервью брал Михаил Ростовский
А.А. Кокошин о ядерном и неядерном сдерживании
— Сегодня наша армия способна достигать целей без применения ядерного оружия?
"Применение ядерного оружия, скорее всего, означало бы катастрофическую третью мировую войну. О такой войне министр обороны Сергей Шойгу в интервью «МК» недавно сказал так: неизвестно, какой будет третья мировая война, но можно с уверенностью судить, что она будет последней.
Андрей Кокошин: мы должны выступать против недружественных действий США в отношении Китая
Экс-секретарь Совбеза РФ рассказал о своем видении роли страны в отношениях с Китаем и Штатами
Андрей Кокошин
Фото: Антон Новодережкин/ТАСС
Москва. 26 октября. INTERFAX.RU - Экс-секретарь Совета безопасности РФ, академик РАН Андрей Кокошин, которому сегодня исполнилось 75 лет, рассказал в интервью "Интерфаксу" о том, какой он видит роль России в треугольнике РФ-США-Китай и какими могут быть будущие договоренности в сфере контроля над вооружениями.
- В последние годы мы наблюдаем усиление конфронтации США и Китая: торговые войны, взаимные обвинения, санкции. Как, на ваш взгляд, в этой ситуации следует вести себя России: занимать одну из сторон или оставаться нейтральным наблюдателем?
- У нас очень тесные партнерские отношения, отношения подлинного стратегического партнерства с Китайской народной республикой. По многим вопросам мировой политики, отношений в треугольнике Россия-США-Китай наша страна, конечно, занимает позицию поддержки Китайской народной республики. Мы должны выступать против всякого рода недружественных действий со стороны США в отношении КНР. Та линия, которую проводит сегодня Вашингтон в отношении Китайской народной республики, очень важного фактора системы мировой политики, контрпродуктивна и чревата самыми разными негативными явлениями и для мировой экономики, и для международной безопасности. Здесь российская позиция, думаю, достаточно внятная, определенная – мы стратегические партнеры с Китайской народной республикой, я думаю, что это доминирующая долгосрочная линия в нашей политике.
- Президент РФ Владимир Путин на днях заявил, что не исключает возможности создания военного союза России и Китая. Насколько, на ваш взгляд, реальна такая перспектива?
- У нас с Китаем уже на протяжении довольно длительного периода времени выстраиваются весьма конструктивные отношения в области военного и военно-технического сотрудничества. Мне в свое время, и как первому заместителю министра обороны, и потом секретарю Совета безопасности, довелось приложить к этому руку, я считал, что это крайне важно для интересов и России, и Китая – обеспечить такое сотрудничество, что оно будет играть роль в обеспечении общей устойчивости системы мировой политики, системы стратегической стабильности. Жизнь подтвердила правильность такой линии, и я считаю, что возможности для углубления нашего сотрудничества с Китаем у нас, безусловно, есть.
- Китай последовательно заявляет о том, что не намерен присоединяться к договоренностям об ограничении стратегических вооружений. Основной аргумент Пекина – число имеющихся у них боезарядов значительно ниже, чем у США и России. Есть ли рубеж, после которого подключение Китая к договоренностям станет необходимым, когда это может произойти?
- Сейчас самое главное в наших отношениях с Соединенными Штатами – решить вопрос продления договора СНВ-3. Это двусторонний договор, Китай к нему не имеет отношения, попытки американской стороны усложнить всю ситуацию, усложнить условия продления договора, я считаю, контрпродуктивны. Что касается участия Китая в такого рода ограничениях в перспективе, то здесь необходимо иметь в виду и другие ядерные державы. Мы знаем, что довольно значительными ядерными арсеналами, и давно, обладают такие страны, как Франция и Великобритания, которые являются военными союзниками Соединенных Штатов. Их арсеналы тоже нужно учитывать. Я не могу исключать того, что в перспективе какие-то новые форматы договоренностей могут быть выработаны в результате взаимодействия на высшем уровне стран-постоянных членов Совета безопасности ООН, как это предложил наш президент Владимир Владимирович Путин.
- Есть ли вообще смысл в обсуждении ограничения вооружений, как стратегических, так и тактических, в условиях появления у России гиперзвукового оружия и других новейших разработок?
- Последовательная линия России состоит в том, что нужно сохранять и развивать режим ограничения и сокращения вооружений, и как-то в него должны вписываться и новые военно-технические достижения всех стран. Россия, создавая новые технические средства вооруженной борьбы, ориентируется прежде всего на обеспечение надежной, убедительной политики сдерживания, ядерного и неядерного, которая вполне может сочетаться и с политикой по ограничению и сокращению вооружений, и по развитию мер доверия, которые снижали бы опасность острых конфликтных и кризисных ситуаций.
Андрей Афанасьевич Кокошин – видный российский государственный и военный деятель, доктор исторических наук, профессор, академик РАН. Депутат Госдумы РФ третьего, четвертого и пятого созывов. В разные годы занимал должности первого заместителя министра обороны государственного военного инспектора - секретаря Совета обороны, секретаря Совета безопасности. В настоящее время – заместитель научного руководителя НИУ ВШЭ.
А. Кокошин о будущем китайского ракетно-ядерного арсенала
— Китай активно работает по развитию сил ядерного сдерживания.
"Это так. Соединенные Штаты в последние годы ставят КНР всегда рядом с Россией в качестве главных оппонентов на мировой арене. В политико-военных и военно-стратегических прогнозах и планах США учитывают нередко в совокупности наши два государства.
Подробнее: А. Кокошин о будущем китайского ракетно-ядерного арсенала
