Академик А.А. Кокошин, генерал армии Ю.Н. Балуевский и генерал-полковник В.Я. Потапов о современных тенденциях в применении военной силы и в военном искусстве

"Военная сила остается исключительно важным инструментом внешней политики значительной части государств, особенно тех, которые занимают наиболее видное положение в иерархии субъектов мировой политики. При этом боевое и небоевое применение военной силы приобретает все более многомерный, многоплановый характер. Огромную роль в международных отношениях играет прямая и скрытая угроза в применении военной силы на всех уровнях военного искусства – на стратегическом, оперативном и тактическом.

Применение военной силы в войнах и в вооруженных конфликтах, в операциях по принуждению к миру, в миротворческих операциях все более тесно переплетается с одновременными активными действиями в информационно-пропагандистской сфере (в т.ч. с ведением «психологической войны»), с дипломатией, с разнообразными мерами экономического порядка (включая оказание гуманитарной и экономической помощи в зоне конфликта), с действиями сил специальных операций. По обоснованному мнению начальника Главного оперативного управления Генерального штаба Вооруженных сил России А.В. Картполова, "эффект от информационного воздействия может быть сопоставим с результатами крупномасштабного применения войск и сил"[1].

Возрастает роль оборонительных и наступательных действий в киберпространстве, включая проведение боевых киберопераций, нанесения киберударов. Это все более осложняет стратегическое управление (руководство), обеспечение оптимального распределения во времени и пространстве всех усилий, связанных с применением военной силы для получения необходимого политического результата. Очевидно, что отработанные в предыдущие десятилетия методы, приемы управления по цепочке политика – военная стратегия – оперативное искусство – тактика требуют значительно модернизации, коррекции. – Можно со всей определенностью говорить о росте политизации, социализации и информатизации в применении военной силы.

Применение военной силы осуществляется теми или иными государствами в условиях серьезных ограничений, носящих и военно-технический, политический, экономический, гуманитарный и правовой характер. Среди ограничителей по масштабам и характеру применения военной силы в современной мировой политике выступает взрастающая взаимозависимость ее главных акторов. Происходит как бы «уплотнение» взаимодействия государств и негосударственных акторов в политической, гуманитарной, информационной, социальной и, конечно, в финансово-экономической сферах.

Рост взаимозависимости государств и негосударственных акторов мировой политики и мировой экономики составляет основу процессов глобализации. Как справедливо отмечает генерал армии М.А. Гареев в своей работе по характеру будущих войн, изолироваться от процессов глобализации нельзя[2]. При этом глобализацию необходимо рассматривать и как реальный процесс, происходящий в мире, и как определенную (весьма агрессивную) идеологию, в немалой степени имеющую деструктивный характер для многих государств и обществ.

Важный вопрос в современной системе мировой политики – избирательность или неизбирательность применения различных сил и средств. Применение военной силы со значительным «сопутствующим ущербом» (по терминологии вооруженных сил США) ведет к дополнительному осуждению во многих странах; в ряде случаев наличие значительного «сопутствующего ущерба» может привести к обратному по сравнению с ожидаемым политическому эффекту.

"Академики Н.А. Симония и А.В. Торкунов обоснованно пишут: «совре­менный мир не глобален (как утверждают некоторые западные и российские эксперты), а представляет собой симбиоз около двух сотен неодинаковых стран с разным уровнем формационного, то есть социального и экономическо­го, развития»[3]. У каждой страны в зависимости от ее положения в мировой экономике и мировой политике есть собственные экономические и политиче­ские интересы национальной безопасности, в том числе в ее военном измерении. При этом число государств, обладающих не фор­мальным, а реальным суверенитетом, в современном мире остается, как и в прошлые десятилетия, незначительным[4].

"Современная операция тоже во все большей мере должна быть предметом не просто «свободной творческой деятельности полководца», а и результатом огромной аналитической работы, работы по ее подготовке, по ее планированию, в т.ч. с применением научных знаний. Так что термин оперативное искусство следует признать не совсем адекватным. Представляется, что в современных многомерных политических, экономических, информационных и социокультурных условиях применения военных силы стоит вопрос о политическом управлении не только военной стратегией (стратегическими действиями), но и о таком управлении операциями (боевыми действиями).

Не только военная стратегия, но и непосредственно политика в современных условиях может ставить задачу на проведение операций в том числе сравнительно небольшими контингентами войск (тактическими группами), вплоть до нескольких батальонов (и сопоставимого количества ударных авиационных средств, средств ПВО, военно-морских средств) в условиях ограниченных по политическим целям и пространственному размаху боевых действий.

Одной из важнейших функций управления является контроль – над положением в том числе, своих войск, над тем, как поняты отданные приказы, как инициативные действия нижестоящих командиров вписываются в общую предписанную линию поведения и т.п. Во многих случаях доступные технические средства в принципе могут решать многие задачи контроля, причем не только для руководства военного ведомства, Генштаба, но и для высшего государственного руководства страны, для целого ряда фигур, входящих в команду «интегрального полководца». Это относится, в том числе, к лицам, несущим основную ответственность за политико-дипломатическое и информационно-пропагандистское обеспечения применения военной силы".

"В современных условиях то, что считалось тактическим уровнем действий, может иметь непосредственное военно-стратегическое и даже политическое значение. Тем более это относится к уровню оперативного искусства.

Еще раз следует обратить внимание на сокращение сроков боевых операций и вытекающие отсюда требования ко всем компонентам военной машины и к политико-военному руководству страны. (Отметим, что речь должна идти именно о политико-военном руководстве», как это часто используется в отечественной литературе по проблемам оборонной безопасности. – Это должно опираться на четкое понимание примата политики по отношению к военной стратегии, военному делу в целом.) Происходит усиление возможностей командования (вплоть до высшего государственного руководства) контролировать действия сво­их сил вплоть до низового тактического звена (разумеется, при наличии высоко устойчивых к вешнему воздействию, защищенных средств связи и наблюдения за обстановкой).

В современных условиях действия батальона, ро­ты и даже менее крупного элемента боевых порядков может (и должно в ряде случаев) в зависимости от конкретной политико-военной ситуации оказаться предме­том внимания высшего руководства страны; их успех или неуспех может привести к значительным полити­ческим результатам — как положительным, так и отри­цательным. Здесь снова  представляется важным вернуться к вопросу о контроле как исключительно важном компоненте управления (руководства). Наличие такого контро­ля во многих случаях позволяет в том числе избежать потерь от тех или иных собственных средств, особенно при взаимодействии ударной авиации и пехоты, и обеспечить минимальные размеры «сопутствующего ущер­ба» для гражданского населения, оказавшегося в зоне боевых действий. Представляется, что функция контроля у нас во многом остается недооцененной в нашей теории и практике управления.

Ряд отечественных специалистов (и прежде всего генерал-майор В.А. Золотарев) небезосновательно от­мечают, что в реальных российских условиях, с учетом всех наших традиций в военном деле и в управлении в целом, усиление функции контроля на тактическом и оперативном уровнях может реали­зоваться в такой форме, что это приведет к сковыванию инициативы командующих и командиров. В связи с этим сама концепция контроля применительно к на­шим условиям требует дополнительной проработки, с тем чтобы контроль не носил жесткого и прямолиней­ного характера. Реализация узко понимаемой функции контроля может усилить боязнь подчиненных перед ли­цом вышестоящих начальствующих лиц, а объект конт­роля постарается переложить на них ответственность. В связи с этим сама концепция контроля применительно к нашим условиям требует дополнительной проработки, с тем чтобы контроль не носил жесткого и прямолинейного характера.

Опять же отметим, что это не сугубо военная, а политико-военная проблема, требующая соответствующего технического оснащения и специальных организационных решений (беспилотные летающие аппараты, дополнительные каналы передачи информации и средства ее обработки, программные продукты, средства отображения информации и др.).

Одновременно возрастает значение наличия у нижестоящих командиров инициативности (основанной на высоком уровне профессионализма) при выборе не только способов действий, но и средств, которые традиционно были вне компетенции не только, например, командира батальона, но даже командования бригады или дивизии (удары фрон­товой истребительно-бомбардировочной авиации, крылатых ракет большой дальности, запускаемых с тяжелых бомбарди­ровщиков, многоцелевых подводных лодок, надводных ко­раблей и т.п.). Фактически классические тактические действия обретают компоненты, присущие уровню оперативного искусства, а в ряде случаев и уровня стратегических действий.

..."использование информационных технологий для ускорения циклов разведки, адекватного проецирования сил на удаленный театр войны, сокращения времени переброски войск, планирования операций и нанесения высокоточных ударов огневыми и иными средствами воздействия во многом изменяет характер современной операции (боевых действий".

"Высокая результативность действий в соответствии с такого рода концепциями достигается прежде всего благодаря следующим компонентам: опережающим противника циклам разведки; адекватностью разведывательных данных об обстановке ре­альному состоянию боевого пространства ТВД; проведением массированных информационных операций (киберопераций, психологических операций) и применением сил специального назначения (команд спецназа) для вывода из строя объектов критической инфраструктуры; избирательным ударам высокоточного оружия".

"Сегодня все более превалирующим принципом ведения боевых действий, как показывает детальное изучение сред­несрочных, долгосрочных и сверхдолгосрочных тенденций в развитии военного дела, становится мобильность (страте­гическая, оперативная, тактическая). Мобильность в реальных действиях вооруженных сил раз­ных государств — это более важный фактор, чем сосредото­чение сил на направлении главного удара, а в ряде случаев даже заменяет последнее. Значение фактора мобильности сил в тактическом и оперативном масштабах подчеркивалось в советских разработках по теории «глубокого боя» и «глубокой операции», соответственно, в нашей стране в 1920-1930-е гг. Мобильность была предметом особого внимания в вермахте нацистской Германии со ставкой на танко­вые и моторизованные части и соединения при исключительно плотной поддержке их авиацией (особенно пикирующими бом­бардировщиками).

Мобильность в сочетании с единым информационным по­лем (и соответствующей системой оперативной и боевой под­готовки, экипировкой и оснащением военнослужащих и боевых групп) позволяет вести многоочаговые боевые действия в диспергированных (разрешенных) боевых порядках, расфокусируя внимание противника. (Тенденцию к разрежеванию боевых порядков весьма рельефно в свое время отметил генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен, возглавлявший длительное время в конце XIX - начале ХХ в. германский Генеральный штаб.

В современной войне без сплошных линий фронта, с «многоочаговостью» боевых действий возрастает удельный вес сил и средств для проведения спецопе­раций, которые берут на себя ряд задач прежде прису­щих сухопутным силам. Именно в частях спецназа проявляется особая ценность каждого бойца, что явля­ется одной из важнейших характеристик современного военного дела, в котором, как никогда, на первое место ставится качество личного состава. В этой связи необхо­димо ввести в соответствующие наставления и боевые уставы понятия специальных действий (операций) как нового вида боевых действий.

Значительно возросла «объемность» («трехмерность») боев и операций — за счет роли воздушных средств поражения (включая разведывательно-ударные беспилотные аппара­ты (БЛА)), воздушных и космических средств разведки, це­леуказания, связи, использования вертолетов и самолетов для переброски различных подразделений, частей и т. п. и десан­тирования. Для нашей страны с ее необъятными просторами, разнообразием условий ведения боевых действий и задач для воору­женных сил все виды мобильности имеют особое, чрезвычай­ное значение, не до конца осознанное даже в нашем экспертном сообществе.

Стратегическая и оперативная мобильность часто зависят от политических факторов и обстоятельств, либо обеспечивающих усло­вия для реализации военных возможностей по мобильности, либо препятствующих этому.

Кокошин А.А., Балуевский Ю.Н., Потапов В.Я. О соотношении компонентов военного искусства в контексте трансформации мирополитической системы и технологических изменений. М.: URSS, 2015. С. 21-27, 108-117.