А.А. Кокошин о "трении войны" и "тумане войны" К. фон Клаузевица

"Огромное значение для понимания войны как сфе­ры неопределенного и недостоверного имеет фено­мен введенного Клаузевицем понятия трение войны. Клаузевиц справедливо подчеркивал, что «трение —это единственное понятие, которое в общем отличает действительную войну от войны бумажной»[1]. Иными словами, на войне от задуманного до реализуемого на деле может быть огромная дистанция. Осознание наличия трения необходимо для понимания сущности вой­ны; одним из элементов трения является опасность, другим — физическое напряжение. А.А. Свечин, гово­ря о трении войны, писал, что оно «уменьшает все до­стижения, и человек оказывается далеко позади постав­ленной цели»^[2]. Под влиянием трения войны боевые действия часто становятся малоуправляемым и даже неуправляемым процессом. Источником трения вой­ны являются, безусловно, психологическое напряже­ние, стрессы. Очевидно, что поведение человека, малых и больших групп людей в условиях стресса способству­ет повышению вероятности ошибки. Играют большую роль и различия в характерах людей, их темпераментах, в уровнях профессиональной подготовки, в культуре взаимоотношений и проч.

Совокупность источников трения войны обычно «оказывается больше их простой суммы, поскольку од­ни виды трения взаимодействуют с другими, что еще больше ухудшает результат»[3].

На преодоление трения войны направлены огром­ные силы на всех уровнях военного искусства — стра­тегии, оперативного искусства (оператики), такти­ки. В частности, это относится к совершенствованию средств контроля за выполнением принимаемых реше­ний, к совершенствованию разведки, обработки и ана­лиза получаемых данных о противнике и др. Все более важную роль при этом в современных условиях приоб­ретает использование методов анализа «больших дан­ных» применительно к многомерным политико-воен­ным проблемам и ситуациям.

Трение войны «всюду приходит в соприкосновение со случайностью и вызывает явления, которые заранее учесть невозможно, так как они по большей части случайны»12. Всегда существует опасность случайных инцидентов, рас­ширяющих масштабы конфликта. Особенно это опасно во взаимоотношениях между ядерными державами, в том числе и в мирное время (такие инциденты возникали, в частности, в ходе Карибского кризиса 1962 г., уроки кото­рого остаются актуальными и сегодня).

Информационно-коммуникационные процессы на войне обладают повышенной степенью сложности. Клаузевиц (и целый ряд военных историков различных периодов) справедливо отмечал, что многие донесения, которые получает командование, противоречат друг дру­гу. Немало бывает и ложных донесений, а «основная их масса малодостоверна»; в силу ложности многих изве­стий «человеческая опасливость черпает из них матери­ал для новой лжи и неправды»[4]. Разумеется, в конкрет­ной войне степень достоверности донесений зависит от разведывательных возможностей той или иной сто­роны (в том числе в немалой степени от аналитических возможностей разведки и штабов в целом), от надежно­сти систем боевого и политического управления — как организационных, так и технических их компонентов. Зависит она, разумеется, и от профессионализма ко­мандного состава всех уровней.

Клаузевиц писал, что военная машина «в основе своей чрезвычайно проста», в силу чего кажется, что «ею легко управлять»; но «ни одна из ее частей не сделана из целого куска», напротив, «все решительно составлено из отдельных индивидов, испытывающих трение по всем направлениям»[5].

Современные военные машины основных госу­дарств уже давно отнюдь не просты; наоборот, они ста­новятся все более сложными человеко-машинными ор­ганизмами с многочисленными «интерфейсами». Эти машины требуют тщательной отработки на научной ос­нове вопросов управления ими. Но во главе каждого из компонентов военных машин остаются люди, те же «от­дельные индивиды», которых имел в виду Клаузевиц, со всеми их психологическими, умственными и физи­ческими особенностями. В силу этого «человеческий фактор» остается важнейшим в обеспечении эффективности военных машин — равно как и в управлении на политико-военном уровне.

К сожалению, понятие «трение войны» в послевоен­ные десятилетия практически исчезло из отечественных военно-научных трудов, хотя еще в конце 1930-х годов его можно было встретить даже в засекреченных в то время документах Наркомата обороны СССР, Генштаба РККА. Отсутствие учета фактора трения войны снижает цен­ность многих военно-научных разработок.

Не меньшее значение для понимания природы вой­ны как сферы неопределенного, недостоверного имеет введенное в оборот Клаузевицем понятие туман войны. Клаузевиц писал, что «война — область недостоверно­го; три четверти того, на чем строится действие на вой­не, лежит в тумане неизвестности»[6].

Можно предположить, что понятие «туман войны» Клаузевиц заимствовал у крупного французского пол­ководца XVIII в. Морица Саксонского (его, в частности, высоко ценил русский военный гений А.В. Суворов), который писал, что «война — это наука, насыщенная ту­манностями, не позволяющими двигаться уверенно»[7].

Клаузевиц отмечал, чтобы увидеть сквозь этот «ту­ман» то, что необходимо, чтобы «вскрыть истину, тре­буется прежде всего тонкий, гибкий, проницатель­ный ум»[8]. В современных условиях тонким, гибким и проницательным умом должны обладать прежде всего должностные лица соответствующих штабов, тех орга­нов, которые готовят варианты решений для команду­ющих и командиров разных уровней. Развивая эту тему, Клаузевиц писал: «Недостоверность известий и предпо­ложений — постоянное вмешательство случайности — приводит к тому, что воюющий в действительности сталкивается с совершенно иным положением вещей, чем он ожидал; это не может не отражаться на его плане или, по крайней мере, на тех представлениях об обста­новке, которые легли в основу этого плана»[9].

К теме недостоверности сведений, которыми пользу­ются при принятии решений на войне, Клаузевиц обра­щается не раз в своем главном труде, чтобы еще более от­тенить сложность ведения реальных боевых действий в условиях дефицита достоверных данных. Говоря о тумане войны, Клаузевиц употребляет и понятие полумрак.

Вот его слова: «Наконец, своеобразное затрудне­ние представляет недостоверность данных на войне; все действия ведутся до известной степени в полумраке; к тому же последний нередко, подобно туману или лунно­му освещению, создает иллюзию преувеличенного объ­ема и причудливых очертаний»[10].

Туман войны наряду с трением войны остаются весьма удачными метафорами для теоретического осмысления войны как специфического общественно-политического явления. Причем оба эти понятия обладают значитель­ной прикладной ценностью — не только для военачальников, но и для государственных руководителей, которые при принятии политических решений должны представ­лять себе всю степень сложности практической реализа­ции военной машиной, подчиненной государственному руководству, соответствующих политических установок.

Понятие «туман войны» вполне может быть отнесе­но как к оценке того, что происходит у противника (чем призвана заниматься, в частности, разведка), так и к то­му, что происходит в собственных вооруженных силах, особенно в тех их компонентах, которые непосредствен­но выполняют боевые задачи.

Особенно высокой степенью неопределенности (и недостоверности) может характеризоваться война с применением ядерного оружия. Это связано с выделе­нием огромных объемов энергии, с разнообразными по­ражающими факторами ядерных взрывов, с вторичны­ми и третичными последствиями применения ядерного оружия, с огромными людскими жертвами, с разруше­нием материальных основ современной цивилизации, как уже говорилось в этой работе. Высокой степенью неопределенности характеризуется возможность нане­сения «обезоруживающих» контрсиловых ударов, в том числе с массированным использованием высокоточного обычного оружия и средств ПРО, о чем в последние го­ды говорится в ряде публикаций американских авторов.

Рассеиванию тумана войны в немалой степени спо­собствует заблаговременное изучение и противника и самого себя. Здесь уместно вспомнить соответствующие тезисы трактата Сунь-Цзы. Знай себя и врага: именно это положение трактата Сунь-Цзы выделено в «Новой Энциклопедии Британика» как главный элемент его учения[11]. Можно отметить, что требование рациональ­­но, как можно более трезво оценивать свои силы и си­лы противника весьма рельефно присутствует в трактате «Краткое изложение военного дела» римского военного теоретика конца IV — начала V вв. Вегеция (на что обра­тил внимание А.А. Свечин)[12].

Глубокое знание и себя и своего противника — вро­де простое и даже элементарное условие. Однако на де­ле его выполнение сопряжено с большими трудностями; требуются значительные, а подчас и огромные усилия для принятия разведывательных, интеллектуальных, оп­тимальных организационно-управленческих решений, в том числе меры по контролю за исполнением принятых решений. Реализация этих задач требует определенных психологических установок и волевого начала.

В крупных государствах имеются «военные маши­ны» (а это во многом крупные бюрократии), в которых изучением противника занимается один сегмент бюро­кратии, а за знание «самого себя», собственных воору­женных сил отвечают другие ее сегменты. При этом во­просами возможностей государства применительно к проблемам войны и мира (особенно вопросами военно­экономических возможностей, устойчивости политиче­ской системы, элитного и массового общественного со­знания и др.) в значительной мере занимаются органы вне военного ведомства.

Развивая идеи Сунь-Цзы, Мао Цзэдун писал: «Есть люди, которые способны хорошо познавать себя и не­способны познавать противника; другие способны по­знавать противника, но неспособны познавать себя. Ни те, ни другие не способны справиться с изучением и практическим применением законов ведения войны»[13].

Мысли Сунь-Цзы и Мао повторяет уже упоминав­шийся современный израильский военный теоретик М. ван Кревельд: «Первичное условие достижения успе­ха состоит в способности угадывать мысли противника и угадывать свои собственные»[14].

Точное знание себя и своего противника предпола­гает трезвое, четкое понимание сильных и слабых мест и в своих вооруженных силах, и в вооруженных силах противника, в его экономической и научно-техниче­ской базе, в возможностях политико-дипломатическо­го и информационно-пропагандистского обеспечения применения военной силы и др. Знание «самого себя» в стратегическом управлении не менее важно, чем знание противника, а иногда и более важно. В силу психологи­ческих особенностей подавляющему большинству лю­дей легче трезво оценивать других, чем самих себя. Это свойственно и многим крупным личностям — полити­кам, военачальникам.

Древний китайский философ Лао-Цзы (по оценкам мно­гих специалистов, современник Сунь-Цзы и Конфуция) от­мечал познание самого себя как более высокий уровень знания по сравнению с познанием других людей: «Знающий людей благоразумен. Знающий себя просвещен. Побеждающий лю­дей силен. Побеждающий самого себя могущественен»[15].

Кокошин А.А. Вопросы прикладной теории войны. 2-е издание. М.: Изд. НИУ ВШЭ, 2019. С. 39-40, 61-62.