А. Кокошин, В. Ларионов Курская битва в свете современной оборонительной доктрины (1987 г.)

Сорок четыре года назад произошло одно из величайших сражений второй мировой войны — Курская битва, в которой окончательно потер­пела крах наступательная стратегия гитлеровского вермахта. Победой под Курском и выходом советских войск к Днепру завершился коренной пере­лом в ходе войны. Нацистская Германия и ее союзники вынуждены были перейти к обороне на всех театрах.

В этой битве оборона как более экономный способ действий продемонстрировала возможность получить максимальные преимущества за счет возрастания плотности огня, особенно противотанковых средств, инженер­ных заграждений, в том числе противотанковых мин, и успешно противо­стоять самым мощным танковым таранам.

Вот почему сражение под Курском представляет собой исключитель­но важный пример в истории войн и военного искусства с точки зрения диалектики противоборства средств нападения и защиты, соотношения возможностей наступления и обороны.

Выявление глубоких исторических закономерностей в этой сфере — важный исходный элемент для современных военно-политических исследований, анализа вопросов ограничения вооружений и разоружения, повыше­ния устойчивости военно-стратегического равновесия (стратегической ста­бильности), а следовательно, имеет самое непосредственное отношение к проблеме предотвращения войны как в современных условиях, так и, воз можно, в послеядерную эпоху, к вопросу о сокращении обычных вооруже­ний, в ходе которых, как предлагают государства — участники Варшавского Договора, уменьшалась бы возможность внезапного нападения, про ведения наступательных операций^[1]. Снижение уровней военного противо­стояния, упрочение стабильности в области обычных вооруженных сил, особенно в Европе, является одним из существенных условий глубоких сокращений ядерных вооружений, повышения устойчивости военно-страте­гического равновесия и на этом уровне.

Советский Союз исходит из того, что потенциалы и обычных вооруженных сил должны быть снижены до пределов разумной достаточности, то есть до уровня, необходимого для решения только оборонительных задач.

Немаловажным для оценки действительных намерений военно-политических группировок, как и отдельных государств, является вопрос о во­енных доктринах. Страны Варшавского Договора подчеркивают, что в интересах безопасности в Европе и во всем мире военные концепции и доктрины военных союзов должны базироваться исключительно на оборонитель­ных началах. Это предъявляет соответствующие требования к стратегии и тактике. Сугубо оборонительный характер военных доктрин предполагает соответствующие мероприятия в области строительства вооруженных сил, включая вопросы их численности, структуры, вооружений, дислокации, бо­евой подготовки и обучения личного состава, военного планирования.

Обширный и суровый опыт второй мировой войны, несмотря на происшедшие после 1945 г. изменения в технике обычных вооружений, должен при этом учитываться во всей полноте.

Демонстрацией приверженности идее «сугубой обороны» служит документ «О военной доктрине государств — участников Варшавского Договора», подписанный руководителями СССР и других членов ОВД в Берлине 29 мая 1987 г. В нем, в частности, отмечается, что военная доктри­на Варшавского Договора в целом и каждого из его участников подчинена задаче недопущения войны — как ядерной, так и обычной; она исходит из того, что в нынешних условиях выбор военного пути для решения любого спорного вопроса недопустим[2].

Особенно показательно в этом отношении то место документа, которое касается способов реализации оборонительной сути военной доктрины стран Варшавского Договора на уровне стратегии и тактики. Там сказано, что в качестве одной из основных целей социалистические государства предлагают сокращение в Европе вооруженных сил и обычных вооружений до уровня, «...при котором ни одна из сторон, обеспечивая свою оборону, не имела бы средств для внезапного нападения на другую сторону, для развертывания наступательных операций вообще»[3].

Это принципиальное положение предполагает определенные изменения в образе мышления военных профессионалов. Оно не может, очевидно, не повлечь переосмысления ряда общепризнанных постулатов военной тео­рии и практики. В частности, бытующее до сих пор убеждение, что только «решительное наступление приводит к победе», уже не распространяет­ся на ядерную войну. О какой же победе можно вести речь, наступая через опустошенную зону смерти?

Требуют переосмысления и некоторые аспекты исторического опыта, и прежде всего опыта недавнего прошлого — истории второй мировой вой­ны, внутренних закономерностей вооруженной борьбы. В ядерный век иначе, чем раньше, предстает соотношение обороны и наступления, их преимущества и недостатки.

Переориентировка военных доктрин, предлагаемая для широкого обсуждения между странами Варшавского Договора и НАТО, должна подкрепляться и практическими шагами в области сокращения наступательных, наиболее пригодных для внезапного нападения видов вооружений и запрета на них.

В этом направлении действует выдвинутый 8 мая 1987 г. руководст­вом Польской Народной Республики комплексный план сокращения воору­жений и углубления доверия в Центральной Европе («план Ярузельского»). Он, в частности, предусматривает постепенный вывод из этого района и совместно согласованное сокращение обычных вооружений, в первую очередь обладающих максимальной силой и точностью поражения и спо­собных служить внезапному нападению, изменение характера военных доктрин таким образом, чтобы они могли быть взаимно признаны сугубо оборонительными.

Наличие огромных арсеналов ядерного оружия у противостоящих друг другу сторон не исключает возможности ведения боевых действий с применением только обычных средств. На нынешнем этапе развития военного дела произошло уточнение первых умозрительных оценок, связанных с по­явлением ядерного оружия, признаны вероятными операции с применением обычного оружия, восстанавливаются в правах многие традиционные категории и принципы оперативного искусства.

Начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР, Маршал Советского Союза С. Ф. Ахромеев в этой связи отмечает следующее: «В последние годы наши вероятные противники, сознавая неотвратимость ответ­ного ядерного удара и катастрофические его последствия, особое внимание уделяют развитию систем обычного оружия с более высокими характери­стиками по мощности, дальности и точности. Одновременно ими совершен­ствуются и способы развязывания военных действий с применением обыч­ных средств поражения... Все эти действия противника советская воен­ная наука не оставляет вне своего поля зрения. Учитываем мы эти тен­денции как при обучении войск (сил), так и при управлении ими»[4].

*        *        *

В чем же состояла суть замысла советского Верховного Главнокомандования в летне-осеннюю кампанию 1943 г., начало которой положила Курская битва?

Шла весна 1943 года. На советско-германском фронте дела вермахта принимали сложный оборот. Позади было жестокое поражение под Сталинградом. Общее соотношение сил складывалось в пользу Красной Армии, несмотря на успех, которого удалось добиться группе армий «Юг» в марте 1943 г. под Харьковом. При всех тяжелейших потерях в людях и технике, понесенных Советским Союзом в предыдущие годы войны, утрате ряда важнейших промышленных районов, советские вооруженные силы перед битвой под Курском уже превосходили гитлеровские на Восточном фронте по ряду показателей. Принесли свои плоды предпринятые партией и всем народом сверхусилия по мобилизации промышленности, сельского хозяйства, людских ресурсов на нужды войны.

Но даже в такой явно невыгодной обстановке Гитлер после мучительных колебаний решился провести мощную наступательную операцию «Ци­тадель» на центральном участке советско-германского фронта, чтобы окру­жить и уничтожить основные силы Красной Армии. Стратегическая и по­литическая цель операции, как и всей летней кампании 1943 г. на Во­сточном фронте, была предметом острых дебатов в военно-политическом руководстве Германии. Сталкивались самые различные, порой противопо­ложные мнения. На первом этапе создания нового плана в оценках фигури­ровал даже термин «ничейный исход». Он связывался со смутными на­деждами добиться мира с Советским Союзом, истощив его наступательные возможности путем обороны. Сторонниками такого подхода были началь­ник штаба оперативного руководства вермахта Иодль, адмирал Дениц. Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Манштейн предложил план уничтожения южного фланга советских войск (если они начнут наступать) в первую очередь средствами маневренной стратегиче­ской обороны.

Генеральный штаб сухопутных войск полагал, что сразу после периода распутицы Красная Армия немедленно перейдет к активным действиям для освобождения оккупированных областей. Его намерения в обобщен­ном виде сводились к тому, чтобы упредить удары советских войск, вы­брать благоприятный момент и перейти в контрнаступление, в ходе кото­рого нанести противнику крупное поражение и предельно его ослабить. Некоторые высшие чины генерального штаба сухопутных войск надеялись таким образом вернуть утраченную инициативу. Эту точку зрения разде­лял также командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Клюге. В конечном счете к ней склонился и Манштейн.

Наряду с этим ожидалось вторжение английских и американских войск в Италию и даже во Францию, и крупная победа на Востоке позволила бы высвободить часть сил для укрепления позиций на Западе.

Маневренная оборона была решительно отвергнута Гитлером и рядом представителей генерального штаба сухопутных сил: острейшие военно-экономические потребности Германии, по их мнению, не позволяли ни при каких условиях рисковать потерей Донбасса и богатств Украины.

Гитлер и генеральный штаб сухопутных сил оставались еще во власти впечатления от триумфальных танковых прорывов первых лет войны, когда подвижные войска составляли мощный, если не решающий потенциал наступления. Это склонило их к мысли о необходимости атаковать первыми, чтобы сорвать возможное наступление Красной Армии на Украину. Делая ставку на упреждающий удар, они также исходили из того, что вермахту вот-вот придется начать борьбу на два фронта.

Поскольку силы, которые можно было выделить для наступления, были ограниченны, то как наиболее удобный участок был избран выступ у Курска. Здесь предполагалось уничтожить силы, находящиеся внутри дуги, разбить резервы Красной Армии восточнее Курска, которые, как не без оснований считал штаб оперативного руководства вермахта, предназнача­лись для летнего наступления. Устранение дуги принесло бы сокращение фронта на 370 км и возможность в дальнейшем высвободить до 18 — 20 дивизий и сохранить резервы. Красная Армия этой атакой была бы лише­на исходной позиции для наступления во фланг группы армий «Юг» в направлении Днепра или в тыл Орловской дуги, то есть группы армий «Центр»; затем успех мог бы быть развит.

На что же надеялся Гитлер?

Ставка была сделана на решительное массирование сил и средств. Несмотря на невыгодное для вермахта общее соотношение в районе Курского выступа, за счет сосредоточения сил на узких участках к северу и югу от Курска был достигнут заметный перевес сил. На северном фасе выступа он составил по людям 12:1, по танкам и штурмовым орудиям — 11:1. На южном фасе, на направлении главного удара, немецко-фашистское командование добилось превосходства по всем показателям: по людям, артиллерии, танкам, инженерным войскам.

Большие надежды возлагались на внезапность, а главное — на молниеносность действий: через двое суток войска северной и южной ударных группировок должны были соединиться восточнее Курска, а к исходу чет­вертого дня — завершить операцию. Предполагалось, что советское коман­дование не успеет стянуть на участки прорыва необходимые силы и пари­ровать удары.

Наконец, чуть ли не главным фактором успеха операции «Цитадель» гитлеровское командование считало ожидаемое к началу лета 1943 г. поступление большого количества новой для вермахта, а следовательно, и для его противника, военной техники: тяжелых танков T-VI «Тигр», сред­них танков T-V «Пантера», тяжелых штурмовых самоходных орудий «Фердинанд» и др.

По тогдашним меркам это было грозное оружие. Оно существенно превосходило по своим тактико-техническим характеристикам те системы ору­жия, с которыми вермахт напал на нашу страну (например, средние танки Т-Ш и T-IV) и в большинстве операций успешно преодолевал оборону Красной Армии летом 1941 и 1942 гг.

Лобовую и башенную броню этих танков и самоходных орудий 45-мил­лиметровые пушки — основное противотанковое средство советской пехо­ты— не пробивали. Практически бессильны против них были и противотан­ковые ружья. Тяжелый немецкий танк T-VI «Тигр» имел вес 57 т, макси­мальную скорость до 40 км, не уступающую скорости тяжелых советских танков КВ-1 и КВ-lc, но превосходил их по толщине брони и по вооружению. По этим параметрам средний танк T-V «Пантера» был примерно ра­вен тяжелому танку КВ-1[5], превосходя последний по скорости. К этому времени существенной модернизации подверглись и немецкие средние танки T-IV, которые составляли значительную часть немецких танковых сил.

Советский тяжелый танк ИС — самая мощная боевая машина второй мировой войны — начал поступать на вооружение лишь осенью 1943 г., после Кур­ской битвы, а средний танк Т-34 уступал «Пантере» в толщине лобовой брони[6], но превосходил в скорости и маневренности; калибр пушек у них был примерно одинаков. При всем том в численности тяжелых танков, про­изведенных к началу битвы и сосредоточенных в этом районе, Красная Ар­мия явно уступала.

По ряду показателей немецкие штурмовые орудия «Фердинанд» превосходили советские самоходно-артиллерийские установки того же класса — СУ-122, ИСУ-152.

К лету 1943 г. немецко-фашистская авиация еще не утратила господства в воздухе. Германская авиационная промышленность сохраняла спо­собность создавать новые образцы техники. В частности, к началу Курской битвы в небе появился истребитель «Фокке-Вульф-190А» со скоростью 625 км/час, вооруженный двумя 20-мм пушками и двумя пулеметами, и штурмовик «Хеншель-129».

Таким образом, в техническом отношении гитлеровцы были подготов­лены к наступлению основательно. В общей сложности 50 дивизий, из них 16 танковых и моторизованных, предназначалось для таранного удара на Курском направлении. Это был «цвет» вермахта — танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», «Райх», моторизованная «Великая Германия». Около 1200 танков и штурмовых орудий насчитывала север­ная ударная группировка и 1500 — южная. Свыше 65% самолетов, кото­рыми располагали вермахт и его союзники на советско-германском фронте, предназначалось для участия в операции «Цитадель».

Советское командование нацелило на этот участок фронта все пять имевшихся к тому времени танковых армий, 15 танковых и механизированных корпусов, множество отдельных полков и бригад. Причем значитель­ную часть танковых ресурсов составляли легкие танки Т-70. На Воронеж­ском и Центральном фронтах они составляли почти треть общего количест­ва машин. К тому же наши танковые армии были только что созданы, а формирование 4-й танковой армии вообще закончилось лишь к началу контрнаступления.

Хотя Красная Армия и располагала на Курском направлении силами не меньшими, чем вермахт, а по ряду показателей даже превосходила их, Ставка Верховного Главнокомандования, отказавшись от идеи наступле­ния на первом этапе кампании, приняла оригинальный план преднамерен­ной обороны. В истории войн и военного искусства это был первый случай, когда сильнейшая сторона переходила к обороне. Как известно, классиче­ская формула военного искусства гласит: оборона — более сильный вид во­енных действий, поэтому к ней прибегает слабейший[7].

В данном случае было доказано, насколько выгодна надежная оборо­на даже в условиях превосходства. Конечно, при этом ставка делалась на гарантированную противотанковую оборону, то есть запас прочности создавался такой, чтобы быть уверенным, что противнику не удастся нарушить оперативные связи между ее элементами, создать трудно заполняемую брешь и прорвать стратегический фронт.

Одним из авторов этой оригинальной идеи был Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Верховному главнокомандующему она показалась настолько дерзкой и необычной, что он долго не решался поддержать ее. Победа в Курской битве в значительной мере обеспечена выдающимися резуль­татами работы военной и политической разведки. Важно и то, что они были правильно восприняты высшим командованием, прежде всего И. В. Сталиным. Это существенно отличалось от его отношения к самым серьезным разведданным накануне войны. Как писал бывший в то время начальником Генерального штаба А.М. Василевский, нашей разведке удалось определить не только общий замысел врага на летний период 1943 г., направление ударов, состав ударных группировок и резервов, но и установить время начала фашистского наступления[8].

Конечно, И. В. Сталин, не будучи профессионалом в вопросах воен­ной стратегии и оперативного искусства, не мог с такой уверенностью, как Жуков, предвидеть исход оборонительного сражения, тем более что ле­том 1941 г. по всему фронту и летом 1942 г. на Юго-Западном стратеги­ческом направлении оборона советских войск не выдержала натиска не­мецкого наступления.

Нельзя не отметить, что в 1941 г. именно явно недостаточное внима­ние к вопросам стратегической обороны и неверная оценка Сталиным направления главного удара вермахта привели к тяжелым поражениям Красной Армии и потере огромной территории нашей страны.

Накануне Великой Отечественной войны советская военная теория недостаточно разрабатывала формы и способы ведения стратегической обороны; ведение обороны в оперативно-стратегическом масштабе крайне мало отрабатывалось практически, противотанковая оснащенность была слаба. Одна из самых сложных задач, которую пришлось решать Верховному Главнокомандованию в первые же дни войны,— организация и ведение стратегической обороны. Готовность к отражению агрессии требовала не только разработки планов оборонительных операций, но и их подготовки в полном объеме, включая" материально-технические и инженерные аспек­ты, чтобы они были освоены командирами и штабами. В удержании зани­маемых рубежей и обескровливании ударных группировок наступающего противника важную роль играло умелое массирование сил и средств на решающих участках обороны фронтов и армий. Применение этого принци­па в начале Великой Отечественной войны на практике в большинстве слу­чаев отсутствовало[9].

Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем идея, не обоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих политических и военных деятелей, что возмож­ность ведения действий на своей территории практически исключалась. Это весьма отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и те­атров военных действий в глубине своей территории. «Недооценка оборо­ны и не совсем правильная оценка изменившегося характера начального периода войны имели более тяжкие последствия, чем это иногда изобра­жается в военной литературе»,— справедливо отмечает генерал-полковник М. А. Гареев[10].

Между тем в советской военной мысли более раннего периода вопросам стратегической обороны рядом крупных теоретиков уделялось долж­ное внимание. Обстоятельно они были разработаны, в частности, в фунда­ментальных трудах А. А. Свечина, А. И. Верховского[11] и др.

Итак, идея преднамеренной обороны была принята не без колебаний. Но когда с нею согласились в Ставке (это произошло на заседании 12 ап­реля 1943 г., почти за три месяца до начала битвы), то на первый план выдвинулась задача гарантировать прочность обороны и ее непреодоли­мость. Для этого в сравнительно короткий срок в районе Курского высту­па было оборудовано восемь оборонительных полос и рубежей общей глу­биной до 300 км.

Каждая армия первого эшелона построила три полосы. Все они на вероятных направлениях главных ударов противника были заняты войсками. Помимо этого, Центральный и Воронежский фронты, которые защищали Курскую дугу, возвели три фронтовых оборонительных рубежа. На во­сток от выступа Ставка расположила свой стратегический резерв — Степ­ной фронт, который оборудовал собственный рубеж по линии Россошное — Колодезь. По восточному берегу реки Дон был построен государственный рубеж обороны.

Инженерное оборудование обороны заняло почти три месяца — роскошь, которую войска получили лишь однажды за всю войну. Войска под­готовили развитую систему траншей и ходов сообщения полного профиля. В среднем на дивизию приходилось до 170 км траншей.

Оборона готовилась в первую голову как противотанковая. Основу ее составляли противотанковые опорные пункты и районы, которые на танкоопасных направлениях, строились на всю глубину обороны армий. Предус­матривался также маневр артиллерийско-противотанковых резервов и по­движных отрядов заграждений. Плотность противотанковой артиллерии со­ставляла до 23 орудий на 1 км фронта. Перед передним краем на танкоопасных направлениях создавалась сплошная зона заграждений всех видов: рвы, надолбы, минные поля, плотины для затопления местности. Войсками Центрального фронта, например, за апрель — июнь было установлено до 400 тыс. мин и фугасов.

Никогда прежде в истории войн и оборонительных построений противотанковые мины не играли такой роли и не были столь эффективны, как в оборонительной - операции под Курском. Была создана продуманная си­стема минных заграждений, увязанная с системой противотанкового огня и маневра. Немецкие военные специалисты отмечали, что в первые же часы сражения вермахт понес значительные потери в танках, особенно из-за мин. Минные поля, глубокие проволочные заграждения, фланкирующие сооружения, противотанковые препятствия чрезвычайно затрудняли продвиже­ние и вели к большим задержкам. Многочисленные гнезда сопротивления в глубине боевой зоны, сильные резервы и жесткая оборона каждого метра земли наносили наступающим тяжелый ущерб. Пехота эффективно под­держивалась массированным огнем артиллерийских соединений и реак­тивных установок. Хорошо себя зарекомендовали специальные истребительно-противотанковые артиллерийские бригады резерва Верховного Главнокомандования 3-полкового состава, формирование которых началось в апреле 1943 г. (они имели на вооружении 60, а затем 72 орудия калиб­ров 45(57)-мм и 76(100)-мм[12]).

Одним словом, это была классическая позиционная оборона, к тому же заблаговременно и по всем правилам военно-инженерного искусства подготовленная. Битва подтвердила полную гарантию ее непреодолимости. Про­тивник оказался не в состоянии осуществить прорыв глубже первого армейского оборонительного рубежа. В полосе Центрального фронта прорыв захлебнулся на глубине 12 км, Воронежского фронта — 35 км.

Ожесточенные бои развернулись между люфтваффе и Военно-Воздушными Силами Красной Армии. В борьбе за господство в воздухе отлично проявили себя новейшие советские истребители «Ла-5 ФН», имевшие та­кие преимущества перед «Фокке-Вульф-190», как превосходство в гори­зонтальной скорости на 40 — 50 км наряду с большей вертикальной ско­ростью. Штурмовики «Ил-2» впервые применили специальные противотанковые авиабомбы кумулятивного действия (весом всего 1,5—2,5 кг), которые насквозь пробивали броню «Тигров», «Пантер», Т-IV. Удары советской авиации внесли весомый вклад в ликвидацию танковых группировок вермахта.

12 июля 1943 г. состоялось крупнейшее за всю историю встречное танковое сражение (на южном фасе Курской дуги, около Прохоровки), в котором участвовало до 1200 танков и самоходных орудий с обеих сто­рон. Существенную роль сыграл ввод в сражение 5-й Гвардейской танко­вой армии под командованием генерала П.А. Ротмистрова, которая сов­местно с 5-й Гвардейской общевойсковой армией А.С. Жадова окончатель­но остановила примерно равную по численности группировку противника (корпуса 4-й танковой армии), дух которой уже был надломлен в предшествующих боях.

Советские войска, оборонявшиеся на Курском выступе, проявили массовый героизм, стойкость, высокое мастерство. Немаловажными факторами здесь стали понимание бойцами и командирами разумности замысла командования, подготовка личного состава к ведению преднамеренной обороны на хорошо оборудованных рубежах с тщательно продуманной систе­мой инженерного обеспечения.

*        *        *

Со времени Курской битвы очень многое изменилось. Другим стало оружие. Но диалектическая взаимосвязь между средствами нападения и защиты, наступлением и обороной осталась и, видимо, еще должна будет привлекать внимание людей, занятых исследованием проблем войны и ми­ра, поиском путей к достижению соглашений по сокращению вооруженных сил и обычных вооружений, укреплению стратегической стабильности.

История в этом отношении не дает нам каких-то готовых рецептов, но может многому научить и стать источником вдохновения для новых поис­ков и размышлений.

Прямых аналогий между Курской битвой и непровоцирующей обороной по обе стороны линии, разделяющей сегодня Организацию Варшавского Договора и НАТО, быть не может. Оборона тогда создавалась в ходе войны и имела совершенно другие мотивы, чем ненаступательная структура воору­женных сил и их стратегия, основывавшиеся на взаимной договоренности в мирное время и поддающиеся различным мерам контроля, включая инспек­ции на местах. Однако Курская битва опровергает сомнения относительно того, способна ли основательно подготовленная позиционная оборона устоять перед мощным натиском эффективных в других условиях наступа­тельных средств.

Несмотря на то, что вторая мировая война в целом прошла под знаком превосходства средств наступления над средствами обороны, Курская битва явилась убедительным свидетельством возможности искусно противостоять наступлению при условии наличия многообразных и достаточных сил и средств противотанковой обороны, хорошей ее организации и заблаговременного сознательного отказа от наступления.

Как в конце первой мировой войны огонь станковых пулеметов привел к торжеству позиционных форм построения войск и окостенению фронтов, так противотанковые средства в середине второй мировой войны ограничи­ли потенциал подвижности и прорыва обороны, заключенный в танках.

Эта тенденция время от времени дает о себе знать и в послевоенные годы. Развитие наступательных средств всякий раз наталкивается на противодействие средств обороны. Это, в частности, было характерно для начала 70-х годов, когда средства борьбы с самолетами (ЗУРС) и с танка­ми (ПТУPC) оказались весьма эффективными и стали раздаваться многочисленные голоса о закате тактической авиации и танков. И действительно, в арабо-израильской войне 1973 г. свыше 50% потерь самолетов и до 70% танков явились результатом применения ЗУРС и ПТУPC.

В минувшую войну развитие бронебойных, подкалиберных, кумулятив­ных снарядов, мин решило исход соревнования между подвижной броней и противотанковыми средствами в пользу последних. То же самое может про­изойти с обычными средствами наступления и обороны на сухопутном теат­ре военных действий в современных условиях. На такие размышления наводит совершенствование противотанковых средств, в частности, перспек­тивы дистанционного минирования подступов к обороне с помощью само­летов и ракет. С учетом этих тенденций в развитии техники на Западе за последние годы рядом видных политических и военных Деятелей, учеными, общественностью выдвигаются различного рода концепции «непровоцирую-щей обороны». С точки зрения обеспечения взаимной безопасности, Повы­шения устойчивости военно-стратегического равновесия — это, как отмечал секретарь ЦК КПСС А. Ф. Добрынин, «поиск в разумном направлении»[13].

В ходе осуществления предлагаемых государствами — участниками Варшавского Договора значительных сокращений вооруженных сил и обычных вооружений могут быть созданы условия, при которых возможности обороны каждой из сторон очевидно превосходили бы возможности ведения наступательных операций. Это послужило бы укреплению стратегической стабильности, наглядно продемонстрировало возможность обеспечения без­опасности без упования на ядерное оружие.

Журнал "Мировая экономика и международные отношения". 1987. № 8. С. 32-40.