А.А. Кокошин. "Фактор ПРО" во взаимоотношениях СССР и США в 1970-е годы: военно-технические, договорно-правовые и политические аспекты

А.А. Кокошин*

 

"Фактор ПРО" во взаимоотношениях СССР и США в 1970-е годы: военно-технические, договорно-правовые и политические аспекты

 

Журнал «Вопросы истории», № 11, 2017 г.

 

 

Вопрос о создании ПРО в СССР на высоком  уровне стал рассматриваться еще в начале 1950-х годов. Он был поднят в письме семи маршалов Советского Союза в Центральный комитет КПСС в связи с развитием ракетно-ядерного оружия. "В ближайшее время ожидается появление у вероятного противника баллистических ракет дальнего действия как основного средства доставки ядерных зарядов к стратегически важным объектам нашей страны[i]", - говорилось в этом письме. Его авторы отмечали недостаточность средств противовоздушной обороны (ПВО) для борьба с таким оружием. Маршалы писали, что "средства ПВО, имеющиеся у нас на вооружении и вновь разрабатываемые, не могут бороться с баллистическими ракетами"[ii]. В силу этого советские военачальники просили "поручить промышленным министерствам приступить к работам по созданию средств борьбы против баллистических ракет"[iii].

Предложение маршалов Советского Союза были рассмотрены в ЦК КПСС с участием крупнейших советских ученых. Среди них были академик АН СССР А.И. Берг, председатель научно-технического совета Главспецмаша академик АН СССР А.Н. Щукин, начальник КБ-1 С.М. Владимирский, главный конструктор системы ПВО Москвы С-25 А.А. Расплетин и директор Радиотехнической лаборатории АН СССР (РАЛАН), член-корреспондент АН СССР А.Л. Минц. Уже тогда мнения относительно возможности создания эффективной ПРО значительно разошлись. Тем не менее результатом письма семи маршалов и этого обсуждения стало распоряжение Совета министров СССР от 28 октяб­ря 1953 года «О разработке методов борьбы с ракетами дальнего действия"[iv].

В январе 1954 года Главспецмаш принял решение о создании специальной комиссии по ПРО. 7 июля 1955 года министр  оборонной промышленности подписал приказ "О создании СКБ-30 и проведении НИР в области ПРО"[v].

Основные усилия в области ПРО в 1950-е - 1960-е годы в СССР были сосредоточены на создании стрельбовых комплексов с использованием противоракет (ПР) и различных радиолокационных станций (РЛС). В то же время в 1960-е годы была спланирована и начала реализовываться программа создания высокоэнергетических лазеров, которые могли бы быть использованы для задач противоракетной обороны (программа "Терра-3")  - с ориентацией на поражение боевых частей баллистических ракет на конечном участке траектории. В ходе выполнения работ были достигнуты различные научно-технические результаты, но в итоге был сделан вывод о невозможности эффективного поражения боевых частей баллистических ракет такими средствами. Программа "Терра-3" была закрыта в 1978 г.[vi]

Все усилия в области ПРО были самым тесным образом связаны с развитием таких стратегических наступательных вооружений, как межконтинентальные баллистические ракеты (МБР) и баллистические ракеты подводных лодок (БРПЛ - атомных подводных стратегических ракетоносцев). В СССР разработчики систем и средств ПРО самым внимательным образом отслеживали то, как развиваются МБР и БРПЛ в США, учитывая и то, что делали их коллеги, занимающиеся развитием стратегических ядерных сил (СЯС) в Советском Союзе. Аналогичные процессы имели место и в США.

В ряде случаев развитие средств ПРО соприкасалось с развитием средств и систем противовоздушной обороны. При этом задача создания противоракетной обороны (средств перехвата межконтинентальных баллистических ракет и баллистических ракет средней дальности) изначально  считалась значительно более сложной и ресурсоемкой, чем задача создания ПВО, включая ПВО страны.

Роль систем противоракетной обороны в отношениях СССР и США весьма рельефно проявилась  в 1970-е годы, особенно в связи с заключением советско-американского бессрочного Договора об ограничении систем противоракетной обороны 1972 г.

Путь к заключению советско-американских соглашений 1972 г. был сложным, а во многих отношениях и тяжелым.

После Карибского кризиса в октябре 1962 г., когда СССР и США стояли на грани войны с применением ядерного оружия, обе стороны активно развивали различные средства доставки ядерного оружия межконтинентальной дальности и соответствующие боеприпасы. В этот период, в частности, был обеспечен значительный рост числа МБР Ракетных войск стратегического назначения в СССР . По оценкам бывшего министра обороны США Р. Макрамары, если в 1965 г. у США имелось 5500 боезарядов на стратегических носителях, а у СССР лишь 600, то в 1970-е гг. это соотношение составило 4000:1800[vii].

Активно развивался у обеих сторон подводный ракетоносный флот. При этом развитие морской составляющей СЯС Советского Союза (МСЯС) во многом шло иным путем, чем в США. Особенностью МСЯС СССР долгое время было  то, что в них исключительно использовались жидкостные БРПЛ (в то время как в СЯС США изначально была сделана ставка на твердотопливные ракеты)[viii].

В определенный момент в тот период в США было принято  решение об ограничении численности МБР, имея при этом многократное превосходство над СССР по стратегическим бомбардировщикам межконтинентальной дальности - носителям ядерного оружия. Пришедшая к власти в 1969 г. администрация Р. Никсона, не принимая решения об увеличении числа МБР, которое было определено еще при администрации Л. Джонсона, сделала ставку на наращивание числа боезарядов за счет оснащения МБР и БРПЛ разделяющимися головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН). С этим была  не согласна значительная часть Конгресса США, в том числе сенаторы У. Фулбрайт (весьма влиятельный в то время председатель сенатского Комитета по иностранным делам,  активный борец против американской политики во Вьетнаме) и У. Гор (отец будущего вице-президента США А. Гора). Активными публичными критиками решения об оснащении МБР ("Минитмен-III") РГЧ ИН выступили целый ряд известных американских ученых - Дж. Визнер, В. Панофски, М. Шульман, Дж. Кистяковсккий и др. Массачусетский технологический институт, один из наиболее авторитетных американских вузов, направил Президенту США и Конгрессу письмо с 400 подписями ученых с критикой развертывания ракет, оснащенных РГЧ ИН[ix]. Эти деятели обоснованно считали, что такое развитие американских СЯС будет  иметь дестабилизирующий эффект. Позднее, в 1980-е годы, многие из них выступали против "Стратегической оборонной инициативы" президента Р.  Рейгана, добиваясь сохранения Договора по ПРО 1972 г.,  и против нового этапа наращивания стратегических наступательных вооружений США.

По предложению сенатского комитета по иностранным делам 9 апреля 1970 г. сенат в своей резолюции выдвигал рекомендацию администрации Р. Никсона (70 голосами против 8) в кратчайшие сроки достичь соглашения с СССР о прекращении развертывания как оборонительных, так и наступательных стратегических вооружений. При этом говорилось о том, что контроль за таким соглашением обеспечивался бы "только национальными средствами"[x]. - Под национальными техническими средствами в тот период стали подразумевать прежде всего разнообразные разведывательные спутники,  которые могли бы получать объективные данные о силах и средствах сторон, достаточные для того, чтобы иметь адекватные представления о том, что  развернула и развертывает другая сторона, без  нарушения ее воздушного пространства (как это имело  место с применением США высотных самолетов-разведчиков типа У-2). Тем самым считалось возможным обойтись в тот период без  инспекций на месте.

Это противодействие со стороны видных ученых и специалистов, Сената Конгресса США не оказали на тот момент прямого  воздействия на реализацию планов администрации Р. Никсона в отношении оснащения МБР и БРПЛ РГЧ ИН.

Первые десять межконтинентальных баллистических ракет «Минитмен-III», оснащенных разделяющимися РГЧ ИН, были приведены в боевую готов­ность 18 июня 1971 г. Летные же испытания МБР     «Минитмен-III» с РГЧ ИН начались в 1968 году[xi].  В августе этого же года начались испытательные пуски ракет БРПЛ «Посейдон» со стратегического подводного ракетоносца из погруженного состояния (в районе Флориды в Атлантике).

Советской стороне пришлось идти аналогичным путем, что  дало возможность (с определенным временным лагом) резко нарастить число  боезарядов стратегических ядерных сил СССР.

Летные испытания первой советской МБР с РГЧ ИН (МР-УР-100) начались 26 декабря 1972 г., 21 февраля 1973 г. - второй (Р-З6М), 9 апреля 1973 г. - третьей (УР-100Н). Американские национальные технические средства контроля это обнаружили. Тем самым американской стороне было продемонстрировано, что на сколько-нибудь значимый период времени США по этому параметру мощи уйти в отрыв не удастся. Такая задержка по  отношению к США в создании РГЧ ИН связывается прежде всего с советским отставанием в микроэлектронике[xii].

Особенно большими возможностями по оснащению значительным числом боевых блоков (и многочисленных ложных целей) обладало "семейство" советских тяжелых МБР Р-36 массой 183 т, созданная на основе систематического совершенствования ракеты Р-16. Была создана  ракета Р-36П с разделяющейся головной частью рассеивающегося типа, а затем ракета Р-36М с РГЧ ИН. Была разработана в тот период и глобальная ракета Р-36(глоб)[xiii]. По натовской классификации эти ракеты получили наименование "SS-18" ("Сатана").

Идея ограничения стратегических вооружений вызревала с обеих сторон на протяжении ряда лет. Инициатором этого процесса в прямом взаимодействии с одним из высших руководителей СССР довелось  стать министру обороны США Роберту Макнамаре. Инициатива Макнамары опиралась на многочисленные расчеты американских ученых и специалистов, на разработки аналитиков в его непосредственном окружении.

Именно здесь они пришли к выводу о том, что политико-военные и военно-стратегические отношения между СССР и США должны учитывать ситуацию, связанную с обеспечением в случае широкомасштабной войны между двумя сверхдержавами "взаимного гарантированного уничтожения" (Mutual assured distraction - MAD). Такой подход в определенный момент стала разделять некоторая часть "политического класса" США, включая ряд влиятельных лидеров американского конгресса.

В Советском Союзе ушли в тень и разного рода характерные для большей части 1960-х годов установки военных экспертов, связанные с возможностью победы СССР в ядерной войне[xiv].

Формула "взаимного гарантированного уничтожения" вызывала у многих влиятельных американских политиков серьезнейший, глубочайший политико-психологический дискомфорт. Отсюда многочисленные попытки выйти из состояния "ядерного пата", добившись "военного  превосходства" над СССР по  целому ряду параметров.

Это касалось как стратегических ядерных вооружений, так и других  видов ядерного оружия, а также противоракетной обороны. Значительные усилия предпринимались и в области обычных вооружений и сил общего назначения.

Во второй половине 1970-х годов в США начала реализовываться так называемая "вторая стратегия компенсации", направленная на то, чтобы обеспечить преимущества Соединенным Штатам на доядерном уровне военного противостояния (в том числе в случае возникновения войны между СССР и США, ОВД и НАТО). Одним из основных компонентов "второй стратегии компенсации" было развитие разнообразного высокоточного оружия (особенно большой дальности) в ядерном и неядерном снаряжении, в том числе крылатых ракет морского, воздушного и наземного базирования[xv]. Одной из задач "второй стратегии компенсации" (ВСК) было заставить Советский Союз нести большие затраты на новое поколение неядерных систем вооружений, нежели это  предстояло бы сделать Соединенным Штатам в рамках ВСК*.

Новые возможности по созданию высокоточного  оружия были связаны, в частности, помимо  развития инерциальных навигационных систем и бортовых цифровых вычислительных машин, с появлением корреляционно-экстремальных систем наведения и малогабаритных высокоэкономичных двигателей. Это позволяло возродить на принципиально новой научно-технической основе в качестве оружия стратегического назначения крылатые ракеты, первое поколение которых морально и физически устарело к середине 1960-х годов[xvi]. Сравнительная "дешевизна" (и технологичность) нового поколения крылатых ракет позволяла производить их быстро и развертывать в большом количестве. Использование для размещения крылатых ракет различных платформ, не попадающих под соглашения по ограничению стратегических вооружений, давало возможность в тот период бесконтрольно наращивать общее количество  ядерных боезарядов. В США к тому же считали, что трудности обнаружения и перехвата на малых высотах крылатых ракет заставит СССР нести более значительные расходы на обновление всех систем противовоздушной обороны страны[xvii].

Возвращаясь к роли Макнамары в инициировании переговоров между США и СССР по ограничению стратегических вооружений, следует отметить, что он был весьма неординарной фигурой в американском "политическом истэблишменте", чьи взгляды нередко подвергались критике с  разных флангов американской политической системы.

Р. Макнамара был активным участником принятия решений в Вашингтоне в октябре 1962 г. в условиях острейшего и опаснейшего Карибского кризиса, грозившего СССР и США ядерной войной с катастрофическими последствиями. Макнамара сыграл в то время немаловажную роль в нейтрализации наиболее экстремистских подходов в руководящих политических и военных кругах США, грозивших катастрофой для обеих сторон в этом конфликте[xviii]. В конечном итоге тогда, как известно, удалось найти взаимоприемлемый выход из ситуации. Р. Макнамара в немалой мере помог в этом Президенту США Дж. Ф. Кеннеди*.

Свои предложения для советской стороны по ограничению систем ПРО Р. Макнамара изложил по поручению Президента США Линдона Джонсона в ходе советско-американской встречи на высшем уровне с Президентом США в Гласборо в 1967 г. Председателю Совета министров СССР, члену Политбюро ЦК КПСС А.Н. Косыгину. Косыгин реагировал на это предложение весьма отрицательно.

В публичном заявлении на пресс-конференции после этой встречи советский премьер сказал: "...какое оружие следует рассматривать как фактор напряженности — наступательное или оборонительное? Думаю, что оборонительные системы, которые предупреждают нападение, не являются причиной гонки вооружений, а представляют собой фактор, предотвращающий гибель людей"[xix].

Не прошел Косыгин и мимо экономических (стоимостных) факторов, связанных с оборонительными и наступательными стратегическими средствами: "Некоторые рассуждают так: что дешевле — иметь наступательное оружие, которое может уничтожить города и целые государства, или иметь оборонительное оружие, которое может предупредить это уничтожение. В настоящий момент кое-где имеют хождение теории, что следует разрабатывать систему, которая дешевле. Такого рода "теоретики" спорят и о том, сколько стоит убить человека — 500 тыс. долл. или 100 тыс. Может быть, противоракетная система дороже стоит, чем наступательная, но она предназначена не для убийства людей, а для сохранения человеческих жизней"[xx].

Тут же Косыгин выдвинул в качестве альтернативы идею всеобщего и полного ядерного разоружения, продвигавшуюся еще Н.С. Хрущевым, явно нереалистичную и рассчитанную прежде всего на пропагандистский эффект (в развитие тезисов, выдвинутых ранее И.В. Сталиным*). Косыгин заявлял: "...Для решения проблемы безопасности есть другие пути, куда более надежные, пути, которые действительно могли бы устроить человечество. Вы знаете, что мы высказываемся за то, чтобы вообще прекратить ядерное вооружение и уничтожить запасы ядерного оружия"[xxi].

Очевидно, что А.Н. Косыгин был совершенно не готов с концептуальной и военно-технической точек зрения к обсуждению таких крупнейших вопросов с американской стороной с позиций, которые, казалось бы, противоречили здравому смыслу. Возможно, он питал надежду  в тот момент, что в СССР могут быть реализованы ПРО территории страны -
подобные проектам "Таран" или "Аврора", активно рассматривавшимся в СССР в 1960-е годы. Не имел советский премьер и соответствующих полномочий.

В последующем подход  советского руководства, включая А.Н. Косыгина, к этому вопросу изменился. Во многом это было связано с реальным ходом работ в СССР по  системам и отдельным технологиям ПРО, так и стратегическим наступательным вооружениям.

В августе 1967 г. в СССР была создана межведомственная комиссия по вопросам ПРО во главе с генералом Ю.В. Вотинцевым. В ходе многопланового обсуждения научно-технических проблем противоракетной обороны в сочетании с вопросами развития стратегических наступательных вооружений на этой межведомственной комиссии "был впервые сделан вывод о том, что на современном этапе развития науки и техники решить задачу обо­роны территории страны от массированного ракетно-ядерного нападения противника невозможно"[xxii].

Попытка развертывания комплексов ПРО территории страны потребовала решения научно-технических проблем огромной сложности, колоссальных затрат, но не обеспечивала бы защиту Советского Союза от массированного  ракетно-ядерного  удара[xxiii]. При этом исследователь этого вопроса Первов отмечает, что "однако официально  высказать эту мысль  членам Политбюро ЦК в то время никто не решился"[xxiv]. (Еще примерно годом раньше на основе проведения НИР "Селекция" был сделан вывод  о том, что "технологии противодействия ПРО путем маскировки боезарядов лож­ными целями оказались много проще и неизмеримо дешевле, чем технологии демаскировки и отбора для поражения боевых блоков ракет из состава сложной баллистической цели"[xxv]. В этом исследовании, имевшем исключительно важное значение, участвовали все основные создатели системы ПРО, средств преодоления ПРО, военные институты, полигоны и организации Академии наук СССР; головной организацией этой НИР было ОКБ "Вымпел".) Делалось заключение о том, что "стратегия сдерживания угрозой ответного или ответно-встречного удара, нано­симого по информации СПРН, выглядела более реалистичной"[xxvi].

Соответствующие оценки, доведенные до Политбюро, видимо, были сделаны примерно через год. Группе специалистов под руководством А.Г. Басистова в конце 1968 г. было поручено разработать концепцию построения новой системы ПРО Москвы (а не системы ПРО территории страны) ограниченной эффективности от "одиночных случайных провокационных ударов", или "от ограниченной группы БР, запущенных с территории третьих стран или с одиночной вышедшей из-под контроля ударной ракетной подводной лодки"[xxvii]. Командование Войск ПВО страны (в ведении которого в рамках Минобороны СССР находились и вопросы ПРО) в конце 1969 г. дало согласие на "создание многоканального огневого комплекса, имевшего в своем составе два эшелона перехвата: дальний, заатмосферный, и ближний, атмосферный"[xxviii].

Создание системы ПРО вокруг Москвы (А-135, которая была развитием более раннего проекта А-35) в конце концов заняло довольно  длительное время*. С 1982 по 1990 г. проводились испытания на полигоне и под Москвой. В ходе испытаний отрабатывалось боевое взаимодействие системы  «А-135» с сис­темами предупреждения о  ракетном нападении, контроля космического  пространства, а также с системой ПВО С-50 - по совместному отражению на­летов аэродинамических целей с баллистическим забросом. Государственные испытания системы «А-135» были завершены в 1990 г., и она была принята в опытную эксплуатацию, а в 1995 г. по­ставлена на боевое дежурство"[xxix]. Определялось, что система "А-135" обладает возможностью перехватывать ракеты противника на высотах от 5 до 30 км; противоракеты были оснащены ядерными боевыми частями[xxx].

В своем выступлении в ООН в мае 1968 г. заместитель министра иностранных дел СССР В.В. Кузнецов выразил готовность Советского Союза приступить к переговорам по ограничению стратеги­ческих вооружений. (ОСВ). Несколько позже министр иностран­ных дел СССР А.А. Громыко сделал предложение руководству США обсудить взаимное ограничение и сокращение как стратегических ядерных вооружений, так и систем ПРО. Президент США Л. Джонсон 1 июля 1968 г. заявил о согласии США приступить к переговорам по вопросам стратегических вооружений. Однако 21 августа 1968 г. из-за событий в Чехословакии он отказался начать советско-американские переговоры. И только к концу 1968 г. министр обороны США К. Клиффорд публично выступил в пользу начала переговоров по ОСВ[xxxi].

Советско-американские переговоры начались 17 ноября 1969 г. в г.Хельсинки[xxxii]. В составе советской делегации были В.С. Семенов (заместитель министра ино­странных дел, глава делегации), генерал-полковник Н.В. Огарков (первый заместитель начальника Генерального штаба (ГШ) Вооруженных сил СССР; позднее Огарков станет Маршалом Советского Союза, начальником ГШ ВС СССР), выдающийся ученый-радиофизик академик А.Н. Щукин, заместитель министра радиоэлектронной промышленности П.С. Плешаков (возглавлял работы по созданию систем предупреждения о ракетном нападении, по ПРО и ПВО), генерал-полковник Н.Н. Алексеев (председатель Научно-технического комитета Генерального штаба, крупный спе­циалист в области радиолокационной техники), заведующий отделом США МИД СССР Г.М. Корниенко (позднее он станет первым заместителем министра иностранных дел СССР, а потом первым заместителем заведующего международным отделом ЦК КПСС). Делегация США была в следующем составе: Дж. Смит (глава делегации), Ф. Фарли, П. Нитце (бывший заместитель мини­стра обороны), Г. Браун (бывший министр ВВС), Л. Томпсон (быв­ший посол США в СССР), генерал Р. Аллисон"[xxxiii].

В Вене с 16 апреля по 11 ав­густа 1970 г. проходил второй раунд переговоров по ОСВ. В тот момент стороны договори­лись сосредоточить усилия по выработке соглашения по ограничению ПРО и одновременно рассматривать некоторые вопросы стратегических наступательных вооружений"[xxxiv].

Значительная часть переговорного процесса по ОСВ, в том числе по проблемам ПРО, осуществлялась по предложению американской стороны по конфиденциальному каналу Посол СССР в США А.Ф. Добрынин - помощник Президента США (Р. Никсона) по национальной безопасности Генри Киссинджер. Контакты Добрынина и Киссинджера в 1970-1972 гг. были исключительно интенсивными и регулярными. В ходе этих контактов, помимо проблем ОСВ, обсуждался широкий круг других проблем отношений СССР и США. Когда А.Ф. Добрынин отсутствовал в Вашингтоне, его подменял советник-посланник Ю.М. Воронцов.

На одной из встреч Добрынина с Киссинджером в Белом доме в Вашингтоне (18 февраля 1970 г.) последний заявил советскому послу, что "тонкая" система ПРО США (которая пришла в США на смену планам 1960-х гг. по созданию "плотной" системы ПРО территории страны - АК) "не сможет защитить США от советского массированного ракетного удара". Киссинджер добавил, что "противоракетные позиции будут создаваться только защиты баз МБР в "самых малонаселенных" штатах США, а все большие города и индустриальные центры страны будут, как и раньше, находиться без какой-либо противоракетной защиты"[xxxv].

А. Макнамара объявил о планах создания "тонкой" системы ПРО "Сентинел" в сентябре 1967 г., изначально предназначавшейся для защиты 17 американских городов от ударов МБР с ядерными боезарядами со стороны КНР[xxxvi]. На смену ей пришли планы ПРО "Сейфгард", предназначенной уже для прикрытия от 4 до 12 районов развертывания МБР. По планам в отношении "Сейфгард" решение принимала уже администрация Р. Никсона в марте 1969 г.[xxxvii]

По вопросу о системах ПРО американский конгресс в условиях сложной экономической обстановки в США продемонстрировал в полной мере свои возможности, проистекающие прежде всего из его т.н. "права кошелька". Такие возможности конгресса неоднократно недоучитывались в СССР (в силу асимметричности государственно-политических систем в Советском Союзе и в Соединенных Штатах), несмотря на то, что все это осуществлялось американскими законодателями публично, находило свое отражение в освещаемых СМИ решениях, документах. Г. Киссинджер позднее сетовал на то, что "Конгресс каждый год сокращал численность этих комплексов, и в 1971 году Пентагон заложил в очередной бюджет всего лишь два таких комплекса"[xxxviii]. В результате, считал Киссинджер, создание такой ПРО "уже не имело разумной стратегической целенаправленности", и "единственная польза от него сводилась к чисто экспериментальной"[xxxix]. Киссинджер добавляет, что "антивоенная ментальность того времени проявлялась еще и в том, что большинство в Конгрессе на каждой из его сессий имело обыкновение резать предлагаемый оборонный бюджет"[xl].

Такого рода воздействие Конгресса США "превращало министерство обороны в неожиданного обычного для подобного ведомства сторонника мероприятий по контролю над вооружениями"[xli]. В результате уже в начале 1970 года заместитель министра обороны Дэвид Паккард (в то время более влиятельная фигура в Вашингтоне, чем сам министр обороны США Мэлвин Лэйрд) стал настаивать на том, чтобы президент Никсон "немедленно выступил с новой инициативой в области ОСВ, при помощи которой мы могли бы надеяться на достижение договоренности в Вене к середине октября или, самое позднее, в ноябре"[xlii]. Он считал скорейшее заключение соглашения жизненно важным, пусть даже оно будет носить лишь частичный характер, поскольку    перспективы    «выкручивания    национального бюджета» предположительно могли бы повлечь за собой «крупные сокращения оборонных программ, «включая стратегические силы»[xliii]. В отсутствие этого односторонние решения конгресса постоянно «отнимали бы у нас один за другим рычаги переговорного воздействия»"[xliv].

*        *        *

Важным примером политического документа, имевшим большое значение, в том числе для решения вопросов ограничения стратегических вооружений, следует считать совместную записку мини­стра иностранных дел СССР А.А. Громыко и пред­седателя КГБ СССР Ю.В. Андропова, направленную в Политбюро ЦК КПСС в январе 1971 года («О состо­янии советско-американских отношений и основных направлениях нашей дальнейшей политики в отноше­нии США»). В ней в числе возможных договоренностей с США речь шла и об ограничении стратегических наступательных и оборонительных вооружений[xlv].

Нельзя не отметить и ряд других тем, которые затрагивались в отмеченной выше записке Громыко и Андропова. Авторы записки считали, в частности, необходи­мым закрепить (путем поддержания военной мощи и политическими средствами) признание американ­скими правящими кругами в качестве важнейшей национальной задачи США необходимость так вести свои международные дела, чтобы «не возникало опасности прямого столкновения с СССР в результате резкого обострения в двусторонних отношениях или конфлик­та на периферии». Ставилась задача «подводить аме­риканское руководство к пониманию пределов, за ко­торыми Запад не может переступить в осуществлении своих целей, и признанию необходимости для Запада считаться с интересами СССР»[xlvi].

Одновременно формулировалась задача «в практи­ческой политике, не афишируя этого публично, ослаб­ления роли США в международных делах, в том числе в военно-политических союзах Запада и в стратегических районах мира (в Европе, на Ближнем Востоке, в Азии), содействуя проявлению противоречий между США и их союзниками». Важным «стратеги­ческим направлением» объявлялось сохранение под­держки стран «"третьего мира" в их борьбе с импери­ализмом», а также «продолжать наше идеологическое наступление на устои капитализма». Но при этом подчеркивалась необходимость продолжать использовать объективную заинтересованность правительства США в поддержании контактов с СССР в проведении с ним переговоров[xlvii]. Далее в записке Громыко - Андропова говорилось, что важной задачей внешней политики СССР является ограничение возможностей сближения США и КНР «на антисоветской основе»[xlviii].

Тема американо-китайских отношений в тот период в глазах Кремля выглядела весьма остро, ибо развитие этих отношений протекало в условиях напряженного китайско-советского противостояния, имевшего  и военное измерение.

В записке делалось заключение о том, что в обозримом будущем было бы нереальным рассчитывать на установление подлинно хороших, более дружественных отношений с США; эти отношения и в дальнейшем, по мнению Громыко и Андропова, будут оставаться сложными, противоречивыми и временами остро напряженными. Но общая генеральная линия внеш­ней политики Советского Союза, нацеленная на обеспечение мирного сосуществования, должна быть в пол­ной мере применима и к США с упором на достижение с этой страной «договоренностей по тем вопросам и в тех пределах, где это возможно и где догово­ренность соответствовала бы нашим интересам»[xlix].

В целом содержание этой записки дает хорошее представление о всей "системе координат", в которой, по замыслам творцов внешней политики СССР, должно было развиваться взаимодействие двух сверхдержав. Эта записка была одобрена Политбюро  ЦК КПСС и послужила основой для интенсификации соответствующих советско-американских переговоров.

На XXIV съезде КПСС в своем Отчетном докладе съезду 30 марта 1971 г. Генеральный секретарь ЦК КСС Л.И. Брежнев заявил: "Мы ведем переговоры с США о  сдерживании стратегических вооружений. Их благоприятный исход позволил бы избежать нового тура в гонке вооружений, высвободить  значительные средства на созидательные цели. Мы стремимся к тому. чтобы они принесли положительные результаты"[l]. Брежнев в этом выступлении отметил, что "вообще переговоры по разоружению, а тем более такие, где на обсуждение поставлены весьма деликатные военно-технические аспекты, могут быть продуктивны, только если в равной степени учитываются интересы безопасности сторон и никто не ищет односторонних преимуществ"[li].

Не обошелся советский лидер и без идеологемы всеобщего и полного разоружения, продолжив в этом отношении декларации Н.С. Хрущева: "Борьба за прекращение гонки вооружений, как ядерных, так и обычных, за разоружение - вплоть до всеобщего и полного - будет и впредь  одним из важных направлений внешнеполитической деятельности КПСС, Советского государства"[lii].

В Отчетном докладе ЦК КПСС XXIV съезду громко  звучали и темы политического и идеологического противоборства СССР и его союзников по социалистическому лагерю с США и другими капиталистическими государствами. Этому был посвящен специальный раздел Отчетного доклада ЦК КПСС "Империализм - враг народов, общественного прогресса. Народы против империализма". Л.И.Брежнев говорил о том, что"внешняя политика империализма за истекшее пятилетие дала новые доказательства неизменности его реакционной, агрессивной природы"[liii]. Особенно жестко оценивался американский империализм, "который за последние годы вновь подтвердил свое стремление играть роль своеобразного гаранта и хранителя международной системы эксплуатации и гнета"[liv]. Брежнев заявлял о том, что американский империализм "стремится господствовать повсюду, вмешивается в дела других народов, бесцеремонно нарушает их законные права и суверенитет, силой, подкупом, экономическим проникновением пытается навязать свою волю государствам и целым   районам мира"[lv].

С другой лексикой,  но с не менее острыми выпадами в адрес СССР в тот момент выступали и различные американские руководители. СССР и США предстояло оставаться идеологическими антагонистами и геополитическими соперниками во многих районах мира. Это не могло  не сказываться и на положении дел в сфере ограничения и сокращения стратегических вооружений, включая системы ПРО.

Осенью 1971 г было  заключено четырехстороннее соглашение по  Западному Берлину, участниками которого стали главные участники антигитлеровской коалиции Второй мировой войны[lvi]. В этот период велись интенсивные двусторонние и многосторонние консультации по вопросам проведения Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в соответствии с инициативой стран - членов Организации Варшавского Договора (ОВД) (Бухарестская "Декларация об укреплении мира и безопасности и сотрудничества в Европе" 1966 г., принятая Политическим консультативным комитетом ОВД). Все  это  способствовало созданию должного климата в отношениях между Востоком и Западом, СССР и США, который не мог не сказаться на подготовке беспрецедентных в мировой истории соглашений по  ограничению стратегических вооружений, в том числе Договора по  ПРО 1972 года.

К моменту заключения Договора по ПРО уже имелись такие многосторонне соглашения, как Договор о запрещении ядерных взрывов в атмосфере, космическом пространстве и под водой (1963 г.), Договор о запрещении размещать ядерное и другое оружие массового уничтожения в космосе (1967 г.), Договор о запрещении размещать ядер­ное и другое оружие массового уничтожения на дне морей и океанов (1971 г.).

К тому же в 1968 г. был заключен международный Договор  о нераспространении ядерного оружия, депозитариями которого  стали СССР, США и Соединенное Королевство.

При этом Договор о запрещении испытаний ядерного оружия не запрещал проведение подземных ядерных взрывов, в том числе для создания боезарядов для систем ПРО. Это  рассматривалось как возможность модернизации ядерных боеприпасов. Адекватный контроль за подземными ядерными взрывами национальными техническими средствами контроля в то время считался невозможным.

Ранее (в 1963 г.) было  заключено соглашение о "горячей линии связи" между Кремлем и Белым Домом, которая позволяла в случае необходимости обсуждать проблемы, возникающие в кризисной ситуации[lvii]. Тем самым в какой-то мере устранялась техническая проблема связи между высшими руководителями обеих сторон, ярко проявившая себя в ходе Карибского кризиса 1962 г.

Все эти соглашения обеспечивали некоторые дополнительные политико-психологические возможности для советско-американских договоренностей по стратегическим вооружениям.

В то же время в советско-американских отношениях оставалось немало и острых, сложных проблем, сред которых видное место занимала проблема агрессии США  во Вьетнаме, которому активно помогал Советский Союз.

Значительные опасения вызывало в Кремле радикальное улучшение американо-китайских отношений, которое произошло в результате визита Президента США Р. Никсона в Пекин, его встреч с Мао Цзэдуном в феврале 1972 года. В ходе этого саммита было подписано Шанхайское коммюнике, в котором, в том числе, говорилось о том, что  ни США, ни  КНР "не будут стремиться к гегемонии в Азиатско-Тихоокеанском регионе" и что  "каждая из сторон выступает против попыток любой другой страны или группы стран установить гегемонию"[lviii]. Такого рода заявление не могло не восприниматься отрицательно в СССР.

Договор по ПРО был подписан 26 мая 1972 г. в Москве во время визита в СССР Президента США Ричарда Никсона. Одновременно с Договором по ПРО в Москве было заключено Временное соглашение между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений. Позднее, в 1979 г., в Вене на советско-американской встрече на высшем уровне Л.Н. Брежнева с Президентом США Джимми Картером был заключен Договор между СССР и США о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ-I). Этот Договор так и не был ратифицирован под воздействием резкого ухудшения советско-американских отношений, что во многом было связано с вводом советских войск в Афганистан в декабре 1979 г.

Договор по ПРО 1972 г. очень серьезно ограничивал развитие систем противоракетной обороны. В нем присутствовало обязательство "не развертывать системы ПРО территории своей страны" и даже "не создавать основу для такой обороны" (статья I). В статье V ДПРО стороны брали на себя обязательство "не развертывать системы ПРО морского, воздушного, космического или мобильно-наземного  базирования"[lix]. При этом запрещалось также создавать и испытывать такие системы. Соответствующие НИР не попадали под запрещение - хотя бы в силу того, что  их невозможно было контролировать национальными техническими средствами другой стороны.

В соответствии со статьей III ДПРО серьезным ограничениям подвергались комплексы ПРО как для защиты столицы данной стороны, так и для защиты шахтных пусковых установок МБР. В том числе серьезные ограничения накладывались  на РЛС ПРО. В районе размещения средств ПРО для защиты МБР разрешалось иметь только "две крупные РЛС с фазированной решеткой", причем "сопоставимые по своему  потенциалу с аналогичными РЛС ПРО, находящимися в боевом составе или в стадии строительства в районе размещения системы ПРО, в котором расположены пусковые установки МБР"[lx].

Для разграничения систем ПРО и предупреждения о ракетном нападении стороны договорились (статья VI,  п. (б) о том, чтобы "не развертывать в будущем РДС предупреждения о  ракетном нападении стратегических баллистических ракет, кроме как на позициях по периферии своей национальной территории с ориентацией вовне"[lxi].

По статье VII Договора модернизация и замена систем ПРО или их компонентов разрешалась с "соблюдением положений" ДПРО. Стороны не должны были "чинить помех национальным техническим средствам контроля другой стороны", которые использовались бы для "обеспечения уверенности в соблюдении положений настоящего Договора" (статья XII п. 1), не осуществлять мер маскировки, препятствующих функционированию национальных технических средств контроля (статья XII (п. 3)[lxii].

В преамбуле Договора по ПРО присутствовало весьма важное положение о том, что "ядерная война имела бы для всего человечества опустошительные последствия"[lxiii].

Договор об ограничении систем ПРО имел огромное политико-военное, военно-стратегическое значение. Он стал и примером тщательной проработки множества военно-тех­нических и юридических вопросов на основе строгого со­блюдения принципа равенства и одинаковой безопасности.

Оценивая советско-американские соглашения по стратегическим вооружениям, один из крупнейших отечественных дипломатов Г.М. Корниенко писал: " Договориться обо всем этом было ох как непросто и нелегко. Сказывались в первую очередь чисто объективные трудности, связанные, в частности, с не­обходимостью найти общие знаменатели при всех различиях в структурах стратегических вооружений сторон, объясняемых историческими, географическими, технологическими и иными причинами"[lxiv]. Корниенко обоснованно отмечал психологические проблемы выработки и заключения подобных соглашений: "Не меньшими, а то и большими, были трудности субъек­тивного, в том числе психологического характера. Ведь руководителям и представителям двух держав пришлось впервые обсуждать и решать такие вопро­сы, касающиеся систем оружия, сведения по которым до этого оберегались каждой стороной пуще зеницы ока"[lxv]. На деле это, конечно, в значительно большей мере относилось к СССР, нежели к США, поскольку в Советском Союзе уровень секретности по многим вопросам был намного выше, чем в Соединенных Штатах.

При этом действительно, как писал Корниенко, "особенно сложным было преодоление психологи­ческого барьера именно в части, касающейся выра­ботки Договора по ПРО. Это и понятно: ведь оборона страны испокон веков считается святым делом, как же можно отказаться от своего права на защиту"[lxvi]. (Вспомним, что по этому поводу, как было показано выше, говорил пятью годами ранее советский премьер А.Н. Косыгин.)

Один из наиболее авторитетных отечественных экспертов по ОСВ генерал-лейтенант В. Колтунов писал: "Заключение ДПРО стало невозможно при осознание обеими сторонами того факта, что отказ от территориальных систем ПРО создавал условия, при которых любая из них лишалась возможности нанесения первого ядерного удара без опасения получить ответный ядерный удар возмездия. Таким образом возникала ситуация равноуязвимости сторон или взаимного ядерного сдерживания, легшего в основу концепции обеспечения стратегической стабильности"[lxvii].

В. Колтунов также считал, что "в результате стороны не только избегали разорительной гонки вооружений в области систем ПРО, но и вводили в более спокойное русло соревнование в области стратегических наступательных вооружений, создавая предпосылки для их постепенного взаимного ограничения и сокращения"[lxviii]. В последнем суждении Колтунова видится определенное преувеличение, ибо в период после московского саммита 1972 г. высокими темпами шло наращивание числа боезарядов на МБР и БРПЛ Советского Союза и США за счет практически тотального их оснащения РГЧ  ИН. - В результате этого к середине 1980-х годов обе стороны имели по 10-11 тысяч стратегических ядерных боезарядов, обеспеченных средствами доставки. Число же стратегических носителей (по состоянию на 1 января 1988 г.) у сторон составляло 2494 (у СССР) и 2260 (у США), в том числе оснащенных РГЧ ИН и крылатыми ракетами большой дальности - 1272 (Советский Союз) и 1351 (Соединенные Штаты)[lxix].

Корниенко небезосновательно говорит о "грандиозности" Договора по ПРО: "Грандиозность Договора по ПРО в том-то и состоит, что в нем нашли воплощение государственная мудрость и политическое мужество тех, кто сумел понять и открыто, перед своими народами и перед всем миром, признать, что в ракетно-ядерный век единственно разумным и наилучшим из возможных — впредь до ликвидации ядерного оружия как таково­го — способов защититься от этого оружия является взаимный отказ от защиты, то есть от создания тер­риториальных систем противоракетной обороны страны"[lxx].

29 мая 1972 г., в заключительный день московской встречи на высшем уровне, Л.И. Брежнев и Р. Никсон подписали такой совместный документ, как "Основы взаимоотношений между СССР и США". Проект этого документа незадолго до  московского саммита  был передан лично Л.И. Брежневым приехавшему в Москву Г. Киссинджеру (как особо доверенному представителю Президента США Р. Никсона). Передавая этот документ представителю Президента США, Л.И. Брежнев сказал: "Так как нас интересует прежде всего развитие наших двусторонних отно­шений, то позвольте передать Вам подготовленный у нас проект совместного документа «Основы взаимоотношений между Союзом Советских Социалисти­ческих Республик и Соединенными Штатами Америки». Это документ, который мы считаем очень важным. Просим его изучить и сообщить Ваше мнение"[lxxi]. Генеральный секретарь ЦК КПСС при этом добавил, что  "это - предложение нашего правительства и ЦК нашей партии. Мы просим внимательно  его изучить, внимательно к нему отнестись"[lxxii].

В этом совместном заявлении говорилось о таких принципах взаимоотношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами, как суверенитет, равенство, невмешательство во внутренние дела друг друга; отмечалось, что, несмотря на различия в идеологиях и социальных системах, СССР и США могут иметь нормальные отношения. "Различия в идеологии и социальных системах СССР и США не являются препятствием для развития между ними нормальных отношений, основанных на принципах суверенитета, равенства, невмешательства во внутренние дела и взаимной выгоды". В этом документе также говорилось об интересах безопасности СССР и США: "...признание интересов безопасности сторон основывающейся на принципах равенства и отказе от применения силы и угрозы ее применения"[lxxiii].

Отталкиваясь от имеющегося реального опыта взаимодействия после Второй мировой войны, стороны отмечали: "Важное значение СССР и США придают предотвращению ситуаций, могущих вызвать опасное обострение отношений между ними"[lxxiv].

С советской стороны появление этого совместного заявления рассматривалось как важное подтверждение реализации курса на мирное сосуществование с капиталистическими государствами и прежде всего с США.

Принятие такого документа было попыткой с советской стороны обеспечить развитие отношений между Советским Союзом и США на стабильной основе на длительную перспективу (без понимания того, что последующая администрация могла бы не считать себя связанной столь общим документом, не имевшим характера договора). А.Ф. Добрынин обоснованно писал о том, что "слабостью этого важного документа было то, что он не предусматривал какого-либо контрольного механизма за его соблюдением и осуществлением. Не предпринималось в этом смысле попыток и в последующие годы"[lxxv].

В США этот документ не привлек к себе большого внимания. Администрация Р. Никсона его особо не рекламировала, учитывая то, что он был  прежде всего  результатом настойчивых усилий советского руководства без  серьезной заинтересованности со  стороны руководства американской исполнительной власти[lxxvi].

"Основы взаимоотношений между СССР и США" способствовали в то же время подписанию 22 июня 1973 г. во время визита Л.И. Брежнева в США бессрочного "Соглашения между СССР и США о предотвращении ядерной войны", которое было направлено на то, чтобы максимально уменьшить и в конечном счете полностью устранить опасность применения самого разрушительного из существующий видов оружия — ядерного. (Этому соглашению предшествовало подписание еще в 1971 г. на уровне министров иностранных дел СССР США Соглашения по уменьшению опас­ности возникновения ядерной войны между СССР и США, нацеленного на предупреждение случайного или несанкциони­рованного применения ядерного оружия, находящегося под конт­ролем СССР и США.[lxxvii]) Стороны брали на себя обязательство "действовать так, чтобы предотвратить возникновение ситуаций, способных вызвать опасное обострение их отношений, избежать военных конфронтаций  и исключить возникновение ядерной войны между ними и между каждой из сторон и другими странами (статья I)[lxxviii].

В этом Соглашении отмечалось, что в случае возникновения ситуаций, которые выглядели бы как влекущие риск ядерной войны. СССР и США "незамедлительно  приступят к срочным консультациям друг с другом и предпримут все усилия для предотвращения этого  риска" (статья IV). При этом обговаривалось, что  "ничто  в настоящем соглашении не должно затрагивать и ослаблять, в том числе, обязательства, которые приняты каждой из сторон по отношению к своим союзникам или другим странам по договорам, соглашениям и другим соответствующим документам" (статья VI, п. (в)[lxxix]). Это  касалось "ядерных гарантий" США  в отношении их союзников по НАТО и Японии и аналогичных обязательств СССР в отношении других членов ОВД.

Дух и буква этого соглашения выглядят весьма актуально и в современных условиях.

После заключения Договора об ограничении систем ПРО в рамках Постоянной консультативной комиссии, образованной в соответствии с этим Договором в декабре 1972 г., велись активные переговоры по  целому ряду важных деталей соблюдения этого Договора. 3 июля 1974 г. был подписан и Протокол о процедурах, регулирующий замену, демонтаж или уничтожение систем ПРО[lxxx].

В 1974 г. руководством США и СССР был подписан Дополнительный протокол к Договору по ПРО. В соответствии с этим протоколом системы ПРО сторон ограничивались одним комплексом. В соответствии с Протоколом 1974 г. в СССР были продолжены работа по  созданию системы "А-35" вокруг Москвы, которая, как говорилось выше, позднее трансформировалась в систему "А-135".

Позднее США отказались от создания системы ПРО в одном позиционном районе, разрешенном этим Протоколом 1974 г. Работы были заморожены. Программа "Сейфгард" была закрыта в 1978 г.; ее РЛС были включены в американскую систему раннего предупреждения о ракетном нападении[lxxxi].

В октябре 1978 г. стороны приняли Согласованное заявле­ние, касающееся ряда Положений Договора по ПРО, в частности испы­тательных полигонов и средств, которые могут рассматриваться как «испытанные и целях ПРО", а также использования РЛС ПВО на испытательных полигонах ПРО. Было также подписано "Общее понимание о несовмещении по  времени работы компонентов ПРО и средств ПВО на испытательных полигонах ПРО"[lxxxii].

А.Ф. Добрынин писал о том, что "важность Договора по ПРО подчеркивалась тем фактом, что он был заключен как бессрочный"[lxxxiii]. Добрынин отмечал, что "не случайно противники Договора по ПРО в США, выступавшие против принципа равенства и одинаковой безопасности в отношениях с Советским Союзом, сразу же включились в кампанию против него. Их активность достигла кульминационной точки с приходом к власти администрации Рейгана"[lxxxiv].

Но в 1980-е годы ДПРО удалось сохранить, несмотря на активную деятельность  администрации Р. Рейгана по продвижению программы НИОКР "Стратегическая оборонная инициатива" СОИ, реализация которой с определенного момента вела бы к нарушению Договора по ПРО (в частности это касалось создания средств ПРО космического базирования). В сохранении этого  Договора значительную роль сыграли ряд лидеров  Конгресса США, особенно председатель Комитета по делам вооруженных сил Палаты представителей Лес Эспин (позднее он станет министром обороны США в администрации Б. Клинтона, сохраняя свою приверженность Договору по ПРО и после распада СССР) и председатель аналогичного комитета в Сенате Конгресса США сенатор Сэм Нанн, а также большая группа американских ученых - из Национальной академии наук США, Федерации американских ученых, Союза обеспокоенных ученых. Среди них было немало фигур с мировым именем, людей, весьма авторитетных для многих американских политиков.

Особое раздражение в администрации Р. Рейгана вызывала позиция сенатора С. Нанна, выступавшего против "расширенного" толкования Договора по ПРО 1972 г., которое позволило бы Соединенным Штатам в рамках НИОКР "СОИ" проводить широкий круг испытаний[lxxxv].

В 1990-е годы, после распада СССР, Договор по ПРО сохранял свое значение в радикально иных международно-политических условиях. В российско-американском заявлении, подписанном на московскаом саммите 9-11 мая 1995 г. Б.Н. Ельциным и У. Клинтоном, отмечалось, что ДПРО остается "краеугольным камнем стратегической стабильности"[lxxxvi].

В 1997 г. была достигнута российско-американская договоренность о  разграничении стратегической и нестратегической ПРО. В Нью-Йоркском протоколе к Договору СНВ-2 было определено, что нестратегической считается система ПРО до момента, пока она не была испытана по  баллистическим мишеням со скоростью полета до 5,5 км/сек. для систем противоракетной обороны комплексов ПРО наземного и воздушного базирования; для противоракетных комплексов морского базирования речь  шла об  отграничении в 4,5 км/сек. при дальности полета баллистических ракет до 3500 км[lxxxvii]. Однако это соглашение так и не было ратифицировано Конгрессом США, где усиливались настроения в пользу того, чтобы США имели полную свободу рук в развитии систем ПРО, имея официально в виду угрозы, связанные с распространением ядерного оружия с наличием "государств-изгоев", создающих  собственное  ракетно-ядерное оружие (в первую очередь имелись в виду  Иран и КНДР).

В 2001 г. администрация Дж. Буша-мл. в одностороннем порядке вышла из Договора по ПРО. Официально Дж. Буш-мл. уведомил Россию о выходе из ДПРО 13 декабря 2001 г. Администрация Буша воспользовалась особой политико-психологической обстановкой в стране, связанной с "актами мегатеррора" в отношении Соединенных Штатов 11 сентября  2001 года. Конгресс США в этих условиях не оказал сопротивления администрации Дж.  Буша-мл. в вопросе выхода из бессрочного Договора по ПРО,  хотя в  нем  имелось немало влиятельных сторонников сохранения Договора по ПРО 1972 г.[lxxxviii] Администрация Дж. Бдуша-мл. не объявила в то же время о программе ПРО, сопоставимой по масштабам и амбициозности с программой НИОКР "Стратегическая оборонная инициатива" президента Р. Рейгана. Ставка была сделана на интеграцию в единую ("глобальную") систему ПРО различных комплексов ПРО наземного и морского базирования, подавляющая часть которых не попадала под категорию "стратегической ПРО" в соответствии с отмеченным выше российско-американским соглашением по разграничению стратегической и нестратегической ПРО.

*        *        *

Отсутствие Договора по ПРО способствовало и способствует возрастанию степени неопределенности и непредсказуемости для политико-военной и военно-стратегической обстановки в мире. Наращивание шаг за шагом американских усилий в области ПРО ведет к росту озабоченности проблемой обеспечения должного уровня стратегической стабильности как в Российской Федерации, так и в Китае*. Одновременно идет быстрое развитие  технологий, связанных с рядом возможностей стратегических наступательных вооружений, в том числе в неядерном оснащении. Это относится как к "центральному стратегическому балансу", так и к проблеме обеспечения стратегической стабильности в отдельных регионах (на потенциальных ТВД).

Это еще раз подчеркивает ту огромную роль, которую сыграл Договор по ПРО в десятилетие 1970-х и последующие годы своего сущ