Научные труды и Публикации

А.А. Кокошин о роли стратегической обороны в Отечественной войне 1812 года

Нельзя сводить вопрос о соотношении (противопоставлении) оборонительной и наступательной стратегии только к вопросу о том, какая война ожидала нашу страну по представлениям руководителей и аналитиков 1920-х гг. – классовая или национальная (по классификации, употреблявшейся Свечиным, о которой уже говорилось в предыдущих главах). Тема оборонительной или наступательной стратегии для России возникала и в другие исторические периоды, в частности в войне 1812 г., а еще ранее – в ходе Северной войны, когда было сокрушено могущество Швеции.

Уместно напомнить, насколько непопулярным в русском обществе было стратегическое отступление русской армии перед лицом вторгшейся «Великой армии» Наполеона во время Отечественной войны 1812 г. Всегда надо иметь в виду, что у подавляющей части общества и даже большей части «политического класса» такого рода идеи всегда непопулярны, малопонятны.

В ходе этого отступления в широком масштабе были развернуты партизанские действия, поражающие коммуникации агрессора*, французам  нанесен ряд ударов, но не решающих.

К таким ударам можно отнести столкновение авангар­дов 1-й Западной армии Барклая де Толли и наполеоновской армии под Витебском, ряд ударов 2-й Западной армии Багратиона у местечек Мир, Романовка и Салтановка, сражение под Смоленском. На петербургском и рижском направлениях корпус П.Х. Витгенштейна нанес поражение корпусу Удино у местечка Клястицы; за­тем он отбросил корпус Макдональда** от Риги. 3-я Западная армия А.П. Тормасова, прикрывавшая киевское направление, вела успешные действия против корпусов Ренье и Шварценберга, нанеся первому поражение у Кобрина.

Отстаивать идею стратегический обороны М.Б. Барклаю де Толли пришлось в обстановке ост­рой борьбы*. Этот план встречал возражения не только императора Александра I и его военных советников, но и подавляющего большинства генералов и офицеров русской армии, которые не смогли извлечь уроков даже из тяжелого поражения русско-австрийской армии под Аустерлицем в 1805 г., нанесенного Наполеоном. Ход событий убедительно продемонстрировал правоту М.Б. Барклая де Толли и М.И. Кутузова. Они адекватно оценивали суровые ре­альности военно-политической и стратегической обстанов­ки, руководствовались не эмоциями, а трезвым расчетом, приняли во внимание соотношение сил, боевые возможности русской и наполеоновской армий, динами­ку изменений этих возможностей по мере продвижения аг­рессора вглубь российской территории**.

Но не следует забывать, что стратегическое отступление русских армий означало не только утрату территории, оно сопровождалось многими бедами для населения в охваченных военными действиями губерниях.

План Барклая де Толли – один из немногих в мировой истории войн и военного искусства заранее задуманных и довольно детально проработанных планов. В нем закладывалось оставление значительной части территории Российской империи перед лицом грозного врага, превосходившего противостоявшие ему русские армии не столько числом, сколько уровнем тактического искусства и организации. Взять хотя бы созданный под Наполеона Генеральный штаб во главе с маршалом Л.А. Бертье* или отработанную корпусную организацию, заимствованную Барклаем де Толли за несколько лет до войны 1812 г.

Зона нахождения войск противоборствующих сторон подверглась разорению, от которого страдали все слои общества.

Ф.А. Торопыгин в книге, посвященной столетию Отечественной войны 1812 г., писал: «Отступать и, отступая, вести за собой к неминуемой гибели увлекающегося преследованием Наполеона – таков был план осторожного и мудрого в своей осмотрительности Барклая-де-Толли»15. «Оцененный потомством, этот великий полководец не был понят своими современниками», – отмечал Торопыгин16.

Барклаю де Толли, которому царем было поручено общее командование войсками 1-й и 2-й Западных армий (при этом Александр I по неизвестным причинам не назначил Барклая официально главнокомандующим на театре, существенно усложнив для последнего задачу управления), пришлось совершать отступление в тяжелейшей морально-психологической обстановке постоянных интриг против него, даже обвинений в трусости и чуть ли не предательстве. Он с честью выдержал все это. Назначенный главнокомандующим соединенными армиями М.И. Кутузов продолжал следовать стратегии Барклая де Толли, но публично говорил о другом. В 1812 г. Барклай де Толли, оскорбленный наветами, тяжело переживая недоверие армии и общества, искал, по свидетельству современников, смерти на Бородинском поле. Командуя войсками центра и правого фланга российской армии, он лично возглавил несколько атак кавалерии, появлялся на самых опасных участках, тогда погибли два его адъютанта, под ним были убиты четыре лошади. Лишившись возможности самостоятельно командовать войсками из-за вмешательства в дела управления приближенных Кутузова К.Ф. Толя и П.П. Коновницына, 21 сентября (3 октября) 1812 г. Барклай де Толли по его личной просьбе уволен от должности под предлогом болезни.

Трагедию М.Б. Барклая де Толли лучше всех осознал Александр Сергеевич Пушкин с его глубочайшим умом и тонким чувством истории. Он посвятил Барклаю свое мало известное широкому читателю стихотворение «Полководец» (потом поэту пришлось оправдываться перед родственниками Кутузова, которые восприняли это стихотворение как попытку умаления роли Михаила Илларионовича как Спасителя Отечества*). Пушкин писал: «Неужели мы должны быть неблагодарны к заслугам Барклая-де-Толли потому, что Кутузов велик?» При этом Пушкин отмечал, что ранее он написал стихи, посвященные Кутузову, – «Перед гробницею святой»17. К чести императора Александра I вскоре он вернул Барклая де Толли на высшие командные должности, наградил высшими орденами, присвоил звание генерал-фельдмаршала (1814), титулы графа (1814) и князя (1815).

При изучении работ, посвященных российским стратегическим планам, составлявшимся в преддверии войны 1812 г., автору пока не удалось найти свидетельств того, что при их разработке исследовалась сколько-нибудь детально стратегия Петра I в Северной войне (в период после поражения от Карла XII под Нарвой в 1700 г.), которая увенчалась разгромом шведской армии под Полтавой в 1709 г. Хотя в одной из записок Барклая де Толли Полтава и упоминается, тем не менее, разрабатывая стратегию в грядущей войне с Наполеоном, Барклай де Толли и его соратники опирались на опыт более близких событий – неудач французской армии в войне в Испании.

В 1990-е гг. на значение планов Барклая в специальном исследовании обратил внимание отечественный историк А.Г. Тартаковский18.

О стратегическом плане Барклая де Толли в последние годы стали писать не только специалисты по Отечественной войне 1812 г. Значительное место ему уделяет в своем фундаментальном труде С.Н. Михалев19.

Сегодня многие историки сходятся во мнении, что свою концепцию М.Б. Барклай де Толли сформулировал еще в 1807 г., будучи командиром дивизии: «В случае вторжения его [Наполеона] в Россию следует искусным отступлением заставить неприятеля удалиться от операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь внутрь страны, а затем с сохраненными войсками и с помощью климата подготовить ему, хотя бы за Москвою, новую Полтаву»20.

В феврале 1810 г., спустя месяц после своего назначения военным министром, Барклай де Толли представил императору записку «О защите западных пределов России». Этот документ содержал предложения по стратегическому сосредоточению и развертыванию российской армии на случай войны с наполеоновской Францией.

Начиналась записка с анализа политико-военной ситуации, сложившейся в Европе в результате успешного осуществления французской экспансии, завершившейся к 1810 г. очередным поражением Австрии и установлением династических уз между домом Габсбургов и «узурпатором», провозгласившим себя императором французов. Итогом этих событий военный министр считал внешнеполитическую изоляцию России, которой отныне противостояла вся мощь континенталь­ной Европы. Барклай де Толли писал: «Россия останется в одиночестве сопротивляться приготовлению скрытно против нее ополчению, может быть, всех сил твердой земли в Европе».

Оценивая будущий театр военных действий, автор записки приходил к выводу о непригодности его для обороны от неминуемого нашествия превосходящих вражеских сил как по условиям местности, так и из-за слабой подготовки в инженерном отношении и невозможности осуществления таковой в сжатые сроки21.

Огромную роль в выработке стратегических планов для русской армии в 1812  г. сыграла, как это убедительно показал в своей серьезной монографии В.М. Безотосный, российская военная разведка, по-новому институализированная Барклаем де Толли накануне Отечественной войны 1812 г. Ее деятельности и Барклай, и император Александр I уделяли большое внимание22. Следует отметить, что весьма значительную роль в стратегической военной разведке играл уже упоминавшийся А.И. Чернышев, весьма умный, образованный и по-светски обходительный человек. Успеху его деятельности в Париже в качестве военно-дипломатического агента в немалой степени способствовал статус доверенного лица российского императора Александра I (не говоря уже о военном министре). Соответствующим образом он воспринимался французским высшим светом23. Считалось возможным вести с ним беседу на самые серьезные политические и военно-стратегические темы, что было не принято по отношению к лицам, не имевшими доступа к высшей власти в России. (Впоследствии, при императоре Николае I, на протяжении многих лет Чернышев возглавлял военное министерство Российской империи; но в этой высокой должности он не проявил себя сколько-нибудь значимыми достижениями.)

«Модель Чернышева» вполне может считаться актуальной для решения задач стратегической (и военной, и политической) разведки и в современных условиях. На деле такая «модель» давно уже не в чести разведслужб разных стран мира, которые пошли по другому пути развития своей деятельности, особенно в годы «холодной войны».

В отличие от наполеоновской Франции в России в значительной мере удалось избежать ведомственной разобщенности в разведывательной деятельности за счет, прежде всего, институализации стратегической разведки в военном министерстве24.

С.Н. Михалев отмечает, что «подтверждением согласия Александра I с предложенным Барклаем-де-Толли в 1810 г. планом является также собственноручное письмо от 24 ноября 1812 г. Барклаю-де-Толли с объяснением мотивов отставки его и назначением на пост главнокомандующего русскими арми­ями М.И. Кутузова»25.

Михалев приводит следующий текст письма императора Александра I: «План кампании, который мы приняли… был, я думаю, единственный, который мог удас­тся против такого противника, каков На­полеон, и был подсказан опытностью». При этом император отмечал, что этот план «неизбежно должен был возбудить неодобрения и порицания в народе, который мало понимал военное искусство и по­мнил недавние победы, одержанные над неопасным противником и неумелыми генералами», что этот план «мог только устрашать…»26

Здесь нельзя не обратить внимание на этику взаимоотношений между императором, абсолютным монархом, и его подданным и подчиненным (причем Барклай де Толли не принадлежал к высшей знати). Много ли мы найдем в отечественной истории или в наши дни примеров такого рода обращений высшего государственного руководителя к своему генералу, отставленному командующему и военному министру, с такого рода объяснениями? Между тем подобная этика отношений между руководителями и подчиненными играет исключительно важную роль в реальном управлении, особенно в военном деле, в деле обеспечения национальной безопасности.

Предлагая свой план войны в январской записке 1810 г., Барклай за два с половиной года до начала войны не мог предвидеть всех подробностей обстановки на театре военных действий. События развернулись не в полном соответствии с его предложениями. Но центральная идея стратегии 1812 г., предопределившая характер действия русской армии, была заложена, как справедливо отмечает Михалев, «именно тогда, за два с половиной года до вторжения врага»27.

Надо иметь в виду, что до 1812 г. никто не предполагал действительных размеров сил, которые Наполеон бросит на Россию. Ранее возможная численность армии вторжения оценивалась до 250 тыс. человек. И практические действия Барклая де Толли как командующего 1-й Западной армией, а в дальнейшем фактического главнокомандующего на театре военных действий, развернулись в качественно новой обстановке по сравнению с тем, что просматривалось еще за несколько месяцев перед этим28.

Именно Барклай де Толли, а не Кутузов был автором плана, которым руководствовалась русская армия в 1812 г.: завлечь врага вглубь страны, обес­кровить его и победить в хорошо подготовленном контрнаступлении. Роль Кутузова как ру­ководителя подготовки и осуществления контрнаступления, т.е. победителя Напо­леона, при этом отнюдь не умаляется.

         «Здесь зачинатель Барклай,

а здесь совершитель Кутузов», –

так определил их роли Пушкин.

Следует отметить, что на Александра I оказывали влияние и ряд других деятелей, считавших, что нужно избрать именно оборонительную стратегию в будущей войне с Наполеоном (на это, в частности, обратил внимание А.Е. Снесарев в своем труде о Клаузевице. Среди них были, по-видимому, Л. фон Вольцоген* (план «частичного отхода» он представил в записке Александру I в 1810 г.) и принц Евгений Вюртембергский**. Эту же идею отстаивали, как уже говорилось, видные прусские военные деятели Шарнхорст и Гнейзенау29. Снесарев делает весьма важное замечание: иностранным авторам такого рода планов «меньше всего было жаль потери русских областей и связанных с этим горя и страданий и легко было осуществлять на чужом горбу стратегические эксперименты»30.

Михалев в упоминавшемся труде проводит весьма полезное сопоставление стратегического плана Барклая де Толли с планом, предложенным непосредственно перед началом войны 1812 г. командующим 2-й Западной армии П.И. Багратионом, рвавшимся вести против Наполеона наступательную войну: «Предложенный Багратионом накануне войны план был основан на идее наступательной войны, более того – вой­ны превентивной, имеющей цель упредить вторжение армии Наполеона»31.

Следует напомнить, что генерал от инфантерии Петр Иванович Багратион, имевший славу одного из любимых учеников и последователей А.В. Суворова, проявил себя блестящим тактиком и исключительно храбрым человеком, но малосведущим в вопросах стратегии32.

Примечательно, что Багратион, будучи профессиональным военным, мог себе позволить в таком важном документе, как его план, говорить о политико-дипломатических аспектах будущей войны, выходя за рамки сугубо военно-стратегических вопросов, и в этом он не был одернут, а тем более наказан. Для второй половины 1930-х гг. это уже не представлялось возможным. Как отмечалось ранее, даже вопросы военной стратегии оказались исключительно в руках высшего партийного руководства СССР, а фактически в руках Сталина, у которого не было ни сил, ни времени, ни вкуса заниматься этими вопросами – хотя бы в тех масштабах, в каких занимался ими Александр I, не говоря уже о Петре I и Екатерине II.

В записке Багратиона содержались оценка международной обстановки в Европе и предложение ряда мер дипломати­ческого порядка, целью которых было бы окончатель­ное выяснение отношений с Наполеоном, возможное установление союза с Австрией или, по крайней мере, обеспечение ее нейтралитета. Багратион, по-видимому, не знал, что Ав­стрия уже обязалась участвовать в войне на стороне Наполеона33.

П.И. Багратион не оставил без внимания в своей записке и вопросы морально-психологической подготовки к войне с Наполеоном. Он писал, что в будущей войне потребуется «усиление противу общего врага духа, в народе уже существующего, и для приготовления сего последнего к тем пожертвованиям, которые война сия необхо­димо потребует»34. Правда, он не говорил о том, что для этого нужно сделать в практическом плане.

Далее следовали соображения Багратиона по страте­гическому развертыванию армии: создание двух группировок войск – главной в райо­не Белостока и второй на границе с Восточ­ной Пруссией – и стратегического резерва численностью 50 тыс. человек (20% общего со­става армии). Предусматривались меры ма­териального обеспечения военных действий: создание запасов продовольствия и фуража «по крайней мере, на один год» и подготовка транспорта из расчета подачи к войскам ме­сячной нормы запасов.

План первоначальных операций, по Багратиону, состоял в продвижении главных сил русской армии вглубь Польши с ближайшей задачей занять Варшаву; вторая группировка (корпус) должна была двигаться через Восточную Пруссию к низовьям Вислы с выходом к Данцигу35.

Для политического обеспечения ведения войны Багратионом предлагались «территориальные уступки Австрии за ее ней­тралитет; поддержка антинаполеоновских выступлений в Польше; установление оккупационного режима (“полицейского и казен­ного правления”) в Пруссии»36.

Багратионом «в предвидении крайнего напря­жения предстоящей войны предусматрива­лись организация пополнения действующей армии вновь призванными рекрутами и чрез­вычайные меры в области мобилизации финансов»37.

Суть предлагавшегося Петром Ивановичем плана войны с Наполеоном сводилась к следующему: «выиграть время, “сделать первые удары” и вести войну наступательную, а не оборонительную, вторжением в Герцогство Варшавское и Восточную Пруссию удалить театр войны от пределов империи»38.

Император Александр I не взял на вооружение проект Багратиона и тем самым еще раз поддержал ранее представленный план Бар­клая де Толли. Он принял верное решение по стратегическому управлению − не руководить лично и непосредственно действующей арми­ей. В результате император предоставил Барклаю де Толли, остававшемуся военным мини­стром, фактическое главнокомандование* (таким образом возложив на него неблагодарную роль ответственного за непопулярное в войсках и российском обществе отступление). Получив полномочия, Барклай де Толли занялся выполне­нием своего глубоко прочувствованного и глубоко продуманного замысла39.

С.Н. Михалев пишет: «Финал войны 1812 г. – гибель Великой Армии и торжество России – был подготов­лен стратегией, разработанной и воплощенной в действие Барклаем де Толли. Но автор замысла не был увенчан лаврами победителя Наполеона в этой войне, более того, подвергся незаслуженному осуждению как современ­ников, так и потомков»40.

Михалев опровергает длительное время доминировавшее в отечественной науке суждение Сталина о Барклае де Толли. Он пишет, что Сталин, по достоинству оценив заслуги Кутузова, который «загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления», унизил Барклая де Толли, посчитав его «двумя головами» ниже его преемника41. Сталин при этом проигнорировал мнение «классика» марксизма-ленинизма Ф. Энгельса, который писал о Барклае де Толли: «Он был, бесспорно, лучший генерал Александра, непритязательный, настойчивый, решительный и полный здравого смысла»42.

Михалев оправданно говорит о том, что «мы должны по достоинству воздать должное Барклаю де Толли как великому стратегу, автору един­ственно реального плана, обеспечившего победу России в войне 1812 г.»43.

Современные отечественные историки нашли и документальное подтверждение тому, что при Бородино М.Б. Барклай де Толли принял критически важное решение о переброске двух корпусов (сначала К.Ф. Багговута, а позднее и А.И. Остермана-Толстого) на левый фланг на помощь истекающим кровью полкам, входившим во 2-ю армию во главе с П.И. Багратионом.

Такое решение стало возможным в силу того, что М.И. Кутузов мудро децентрализовал систему принятия решений в этом сражении – в отличие от Наполеона. В свои 67 лет Кутузов осознавал, что у него просто не хватит сил на централизованное управление сражением таких масштабов и такой интенсивности. К тому же у него не было и своего Л.А. Бертье с его отлаженной, многократно проверенной машиной в виде штабного механизма. Багратион в тактическом отношении, по-видимому, по крайней мере  не уступал Кутузову. То же можно сказать и о Барклае де Толли.

При Бородино русская армия придерживалась оборонительной тактики; тем самым обеспечивалось единство и стратегии, и тактики. В этом еще раз проявилась мудрость Кутузова, не избравшего наступательного варианта действий в этом сражении, что потребовало бы от него самого и от его штаба такого уровня управления, который они не могли бы обеспечить.

Напомним, что аналогичной была и тактика русской армии во главе с Петром I при Полтаве. Она была избрана, несмотря на то что численность русских войск в этом сражении значительно превосходила численность шведов, у которых к тому же после поражения корпуса А.Л. Левенгаупта под Лесной было мало пороха и артиллерии.

Размышления о стратегии М.Б. Барклая де Толли, о его личном мужестве и уме имеют далеко не сугубо академическое значение. Его пример – урок современным отечественным политикам и военачальникам.

 

Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. М.: Издательство Московского университета, 2013. С. 334-345.


* Во многих исследованиях последних лет на документальной основе показано, что партизанская борьба на захваченных Наполеоном территориях началась с письменных указаний военного министра России, стоявшего во главе 1-й Западной армии, М.Б. Барклая де Толли. Эти указания почти наверняка были согласованы с императором Александром I. Первый армейский партизанский отряд был создан Барклаем де Толли под командованием генерал-майора Ф.Ф. Винценгероде 21 июня 1812 г. Действия этого отряда подробно описаны двумя офицерами отряда – будущим декабристом С.Г. Волконским и будущим шефом жандармов А.Х. Бенкендорфом (см.: Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов. Мифы и факты. М.: Центрполиграф, 2002. С. 154).

** Этьен-Жак-Жозеф-Александр Макдональд, герцог Тарентский (1765−1840), маршал и пэр Франции. Во время вторжения Наполеона в Россию командовал 10-м прусско-французским корпусом, который прикрывал левый фланг «Великой армии». Заняв Курляндию, Макдональд всю кампанию простоял под Ригой и присоединился к остаткам наполеоновской армии во время ее отступления.

* В появившихся в последние годы исследованиях приводятся свидетельства того, что князь П.И. Багратион предлагал свой план наступательной стратегии в 1812 г. Аналогичные планы предлагали также Л.Л. Беннигсен, А.П. Ермолов, Э.Ф. Сен-При, герцог Александр Вюртембергский. Император Александр I после нескольких месяцев колебаний отверг эти планы и вернулся к изначальному замыслу и плану М.Б. Барклая де Толли, предусматривавшему, как отмечалось, на первой фазе войны стратегическую оборону, которая в определенный момент сравняла бы численность и боевые возможности русской армии и армии Наполеона (см.: Троицкий Н.А. Указ. соч. С. 133–134; Тартаковский А.Г. Неразгаданный Барклай. Легенды и быль 1812 г. М.: Археографический центр, 2001. С. 73–79).

** Еще в ходе работы над книгой о советской военно-политической и военно-стратегической мысли автору довелось столкнуться с рядом материалов, которые давали возможность провести прямые аналогии между военной стратегией нашей страны накануне Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. и, например, в Отечественную войну 1812 г. Автор обратил внимание на выдающуюся роль, которую сыграл в войне с Наполеоном, в разгроме самой могущественной военной силы того времени М.Б. Барклай де Толли, незаслуженно оставшийся в российском общественном сознании в тени фигуры М.И. Кутузова (см.: Кокошин А.А. Армия и политика. Советская военно-политическая и военно-стратегическая мысль. 1918–1991 гг.. М.: Международные отношения, 1995. С. 185–186).

 

* Конечно, штаб Бертье был техническим органом, его работники не обладали инициативой (какая была, например, у штабистов в Генеральном штабе Мольтке-старшего), но зато отличались исключительно высоким уровнем исполнительской дисциплины.

15 Торопыгин Ф.А. Год русской славы (Незабвенный 1812 год). СПб: Типография А.С. Суворина, 1912. С. 47.

16 Там же. 

* Объяснение А.С. Пушкина было опубликовано в журнале «Современник» (1836. Ч. IX).

17 Изгнание Наполеона из Москвы: Сборник / Сост. Ф.А. Гарин. М.: Московский рабочий, 1938. С. 162.

18 См.: Тартаковский А.Г. Неразгаданный Барклай. Легенды и быль 1812 года. М.: Археографический центр, 1996.

19 См.: Михалев С.Н. Военная стратегия. Подготовка и ведение войн Нового и Новейшего времени / Вступ. ст. и ред. В.А. Золотарева. М.; Жуковский: Кучково поле, 2003. С. 761–762.

20 Цит. по: Михалев С.Н. Военная стратегия. С. 758.

21 Там же.

22 См.: Безотосный В.М. Разведка и планы сторон в 1812 году. М.: РОССПЭН, 2005.

23 Там же. С. 52–53.

24 Там же.

25 Михалев С.Н. Военная стратегия. С. 756.

26 Цит. по: Михалев С.Н. Военная стратегия. С. 758.

27 Там же. С. 760.

28 Там же.

* Людвиг фон Вольцоген (1774−1845), офицер на вюртембергской (1792−1794, 1804−1807), прусской (1794−1804, 1815−1836) и русской (1807−1815) службе. Из саксонских дворян. Флигель-адъютант императора Александра I (с 1811 г.). Участвовал в Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах российской армии 1813−1814 гг. Окончательно вернувшись на прусскую службу, преподавал военные науки будущему германскому императору Вильгельму I.

** Евгений герцог Вюртембергский (1788−1857), генерал от инфантерии на русской службе, племянник императрицы Марии Федоровны (супруги Павла I). Участвовал в Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах российской армии 1813−1814 гг.

29 Снесарев А.Е. Указ. соч. С. 128–129.

30 Там же. С. 129.

31 Михалев С.Н. Военная стратегия. С. 761.

32 См.: Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов. Мифы и факты. М.: Центрполиграф, 2002.  С. 143–144.

33 Михалев С.Н. Военная стратегия. С. 761.

34 Цит. по: Михалев С.Н. Военная стратегия. С. 761.

35 Там же.

36 Там же.

37 Там же.

38 Там же.

* Напомним, что, к сожалению, Александр I не оформил своего решения официальным указом, что было его крупным упущением и создавало множество проблем для Барклая де Толли.

39 Там же. С. 761–762.

40 Там же. С. 762.

41 Там же.

42 Цит. по: Михалев С.Н. Военная стратегия. С. 762.

43 Там же.

А.А. Кокошин о разгроме школы А.А. Свечина М.Н. Тухачевским и о его шельмовании Свечина

"25 апреля 1931 г. (в отсутствие Свечина, находившегося в заключении) состоялось открытое заседание пленума Секции по изучению проблем войны Ленинградского отделения Коммунистической академии при ЦИК СССР. Вся научная деятельность Свечина была не то что «подвергнута критике», как пишут некоторые авторы, а самым бесцеремонным образом ошельмована. Тон этому задал Тухачевский, который в 1928 г. был перемещен на пост командующего Ленинградским военным округом (ЛенВО) с поста начальника Шта­ба РККА. Нельзя не привести некоторые высказывания Тухачевского и тех, кого он собрал на это судилище над Свечиным. Эти высказывания передают дух времени, дух идейно-политической жизни нашей страны в тот период.

Тухачевский среди прочего обвинял Свечина в страшной крамоле – в отрицании роли политкомиссаров, политработников в РККА: «Свечин не мог и не хотел понять роли и значения комиссаров Красной армии, которые являлись проводниками политики Коммунистический партии и связующим звеном вооруженных рабочих и крестьян с командирами из бывших офицеров». Тухачевский именует Свечина «врагом советской власти»[1]. Он говорит: «Свечин не понимал роли комиссаров и смотрел на них как враг советской власти, поливая их работу острой злобой и клеветой. С презрением и враждебностью относится Свечин и к политработе»[2].

Сказал Михаил Николаевич и о том, что Свечин «умел жестоко издеваться над солдатами»[3] (отталкиваясь, видимо, от того, что писал сам Свечин в книге «Искусство вождения полка»).

Затем последовало обвинение фактически в измене Родине под видом «критики» взглядов Александра Андреевича на соотношение стратегической обороны и наступления: «Разумеется, Свечин писал свою “Стратегию” не для того, чтобы подготовлять победы Красной армии. Наоборот сущность “Стратегии” Свечина является пораженческой в применении к СССР, и об этом подробнее я коснусь дальше. Вся “Стратегия” Свечина является защитой капиталистического мира от наступления Красной армии. Это сквозит и в историческом взгляде на прошлое и в теоретических рецептах на будущее»[4].

Далее Тухачевский говорит: «В теоретических своих положениях Свечин всячески восстает против возможности наступления Красной армии против капиталистических стран. Сознательно или бессознательно он является агентом интервенции империализма, борясь против технического развития РККА и приучая нашу военную мысль к тому, что-де интервенции бояться нечего, “наступающий”, мол, и сам погибнет. Если Свечин и должен был, коверкая, применять марксистскую терминологию, должен был надевать на себя “костюм марксиста”, то это лишь только потому, что иначе проповедовать свои взгляды было бы совершенно невозможно. На самом же деле Свечин являлся у нас выразителем буржуазной мысли, являлся представителем буржуазных чаяний. Его “Стратегия”, в известной мере, являлась идеологическим выражением того капиталистического окружения, в котором мы жили и живем после окончания гражданской войны»[5].

Игнорирование роли первой пятилетки в техническом переоснащении Красной Армии – еще одна вина Александра Андреевича, по мнению высокопоставленного докладчика. По его словам, «Свечин пытался доказать… что выполнение нами пятилетнего плана якобы не дает еще материальной базы для насыщения техникой Красной армии». К этому Тухачевский добавил: «Но у него была и другая попытка, попытка замазать зависимость роста вооруженных сил и их боеспособности от экономического роста страны, от развития производительных сил. Он (Свечин. – А.К.) писал: “Мы считаем ошибкой и осуждаем попытки некоторых товарищей провести параллель, установить прямую пропорциональную зависимость между колоннами цифр, выражающими развитие тяжелой промышленности, внешней торговли, мощи железных дорог, с одной стороны, с системой вооруженных сил, оперативными замыслами и доктринами данного государства, – с другой”»[6].

Здесь нельзя не отметить, что Свечин оказался полностью прав. Огромные масштабы производства вооружений и военной техники на основе приоритетного развития тяжелой промышленности в СССР (во многом ради этого была разорена большая часть отечественного крестьянства) не привели в полной мере к адекватной трансформации наших вооруженных сил, к развитию современного военного дела в должных масштабах.

Для А.А. Свечина и многих других бывших генералов и старших офицеров (особенно генштабистов) царской армии М.Н. Тухачевский был «полузнайкой», не имевшим ни опыта командования в Первой мировой войне, не получившим систематических базовых военных и общенаучных знаний, которые давала, в частности, Академия Генерального штаба дореволюционной России. Он явно старался быть «большим католиком, чем сам Папа» в отношении к революции, к распространению коммунистических идей. Это видно из его публикаций и докладных записок, многие из которых только недавно вошли в научный оборот.

И.С. Даниленко справедливо называет доклад М.Н. Тухачевского и все организованное им в 1931 г. мероприятие «позорным пятном на его биографии»[7]. Даниленко обоснованно пишет о том, что это был «акт умышленной измены делу профессиональной чести и достоинства, поскольку Тухачевский знал цену теоретическому таланту Свечина» (в частности, незадолго до этого поддержал его выдвижение на премию за научные публикации)[8]. Тем не менее, давая такого рода оценки Тухачевскому как человеку, учитывая все его недостатки как военного профессионала, нельзя не признавать за ним и многих достижений, особенно на посту заместителя наркомвоенмора по вооружению. К этому вопросу мы еще вернемся.

На судилище над Свечиным и его творчеством в Ленинграде К.И. Бочаров* обвинил Александра Андреевича в антимарксизме: «Когда диктатура пролетариата осуществилась на одной шестой земного шара, когда над старой Европой несся вихрь революции, когда марксизм торжествовал успехи во всех об­ластях человеческой деятельности и познания, когда после мировой войны и революции в ряде стран буржуазная наука и специально история вступили в глубокий кризис, проф. Свечин не обмолвился ни одним словом о марксизме, об историческом материализме как методе социальных наук, а объявил себя сторонником реакционнейшего легитимистского историографа Ранке»[9].

Другой участник этого заседания, организованного Тухачевским для того, чтобы в идейном плане разгромить на две головы стоявшего выше него Свечина, И. Слуцкин заявил: «Достаточно и приведенных моментов методологического аттестата, выданного Свечиным самому себе – формально логический “объективист”, эклектик, субъективист, эмпирик и метафизик»[10]. Этот же выступавший бьет тревогу и относительно обстоятельств распространения идей Свечина в РККА, призывая к установлению партийно-идеологического контроля над военно-научными исследованиями: «Перед нами система классово враждебных идей, базирующихся на ложной и враждебной нам методологии. Нет никакого сомнения в том, что объективно взгляды Свечина играют вреднейшую роль. Ho дело не только в Свечине. Тот факт, что эти взгляды могли широко распространяться, не встречая должного отпора, а иногда принимаясь чуть ли не за чистую монету марксизма, – сигнализирует крайне недостаточное внимание коммунистической мысли к военно-теоретическому фронту»[11].

В духе того времени относительно свечинской идеи о важной роли Генштаба высказался А. Седякин*. Отметив, что в проблеме стратегического руководства на первое место по значению Свечин выдвигает Генеральный штаб, он сказал: «Для Красной армии такая организация “обеспечения” единства цели и действия явно неприемлема и никчемна. Свечин “проглядел” нашу военную организацию ВКП(б), проглядел стройную и надежную в действии систему партийно-политического руководства армии»[12]. Таким образом, Седякин в числе факторов, обеспечивающих «надежность и мощь стратегического руководства», на первое место ставит партийно-политическую организацию в РККА и РККФ. Свечинской идее о профессиональном Генштабе он противопоставляет демагогическую формулу «многотысячного генерального штаба» в лице коммунистической партии, полагая, что в этом коллективе «товарищи с высшей военной, политической и технической подготовкой выполняют наиболее активную, ведущую роль, но отнюдь не являются какой-то особой кастой и никогда ею не будут, как бы этого ни желали Свечины». Седякин пытался доказать, что «сила нашего высшего военного командования и надежность и мощь стратегического руководства обусловливаются крепкой внутренней связью всех звеньев организма армии, обеспечиваемой партийно-политической организацией»[13]".

 

См.: Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. М.: Издательство Московского университета, 2013. С. 90-94.


[1] Тухачевский М. О стратегических взглядах проф. Свечина // Против реакционных теорий на военно-научном фронте. Критика стратегических и военно-исторических взглядов проф. Свечина. Стенограмма открытого заседания пленума секции по изучению проблем войны Ленинградского отделения Коммунистической академии при ЦИК СССР. 25 апреля 1931 г. М.: Госвоениздат, 1931. С. 4.

[2] Там же.

[3] Там же. С. 5.

[4] Там же. С. 6.

[5] Там же. С. 7.

[6] Там же. С. 10.

[7] Даниленко И. Трагическая судьба героя и мыслителя. С. 16.

[8] Там же.

* Бочаров Константин Иванович (Бочваров Крум), бригадный комиссар, начальник кафедры военного искусства Военно-политической академии им. Н.Г. Толмачева. Расстрелян в 1936 г., реабилитирован в 1956 г.

[9] Бочаров К. Критика военно-исторических взглядов проф. Свечина // Там же. С. 19.

[10] Слуцкин И. Методология проф. Свечина // Там же. С. 51.

[11] Там же. С. 58.

* Седякин Александр Игнатьевич (1893–1938), советский военачальник, командарм 2-го ранга (1936). В 1930–1932 гг. – заместитель начальника Штаба РККА. Окончил Иркутское военное училище (1915). В Первую мировую войну 1914–1918 гг. – дивизионный инженер, штабс-капитан. В гражданскую войну – командир отдельной бригады РККА, помощник командующего 13-й армией, начальник штаба Южного фронта, командир 31-й и 15-й Сивашской стрелковых дивизий. Затем инспектор пехоты Петроградского военного округа; командир Южной группы 7-й армии при подавлении Кронштадтского антибольшевистского мятежа (1921). Командовал войсками Карельского района Петроградского военного округа, затем Приволжского военного округа. С конца 1927 г. – заместитель начальника Главного управления Красной Армии, инспектор пехоты и бронесил РККА. В 1931–1932 гг. – начальник и комиссар Военно-технической академии им. Ф.Э. Дзержинского. В 1933–1936 гг. – заместитель начальника Штаба РККА. С 1936 г. – начальник Управления ПВО РККА. С июля 1937 г. – командующий ПВО Бакинского района. Награжден двумя орденами Красного Знамени. Арестован 2 декабря 1937 г. Приговорен 29 июля 1938 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания по обвинению в участии в военном заговоре. В тот же день расстрелян на полигоне НКВД близ совхоза «Коммунарка» в Московской области. Полностью реабилитирован Военной коллегией Верховного Суда СССР 4 августа 1956 г.

[12] Седякин А. Оперативные взгляды проф. Свечина // Там же. С. 60.

[13] Там же. С. 61.

 

А.А. Кокошин о дезинформации в военной сфере

"Дезинформация - это часть усилий по дезориентированию противника, призванная заставлять его совершать ошибки при принятии и реализации решений, - такие ошибки, которые создавали бы явные преимущества для дезинформирующей стороны. То есть дезинформа­ция призвана обеспечить снижение степени психологи­ческой устойчивости противника. Одна из важнейших задач дезинформации — обеспечение внезапности, ко­торая, в свою очередь, должна работать на опережение в действиях, на захват инициативы, на навязывание во­ли противнику.

Эти усилия являются едва ли не главными в деле по­вышения эффективности в применении вооруженных сил почти каждой страны.

Внезапность может носить тактический, оператив­ный и стратегический характер.

Война — «это путь обмана», писал Сунь-Цзы[1]. Так что напрасно М. ван Кревельд считает, что только в наши дни военачальник, который «будет объяснять свое поражение вероломством врага, просто навлечет на се­бя обвинение в глупости»[2]. Вспомним высказывание выдающегося русского полководца М.И. Кутузова в 1812 г. перед его отъездом из Санкт-Петербурга к отступающей перед французами русской армии. Он сказал, что надеется не победить Наполеона, а перехитрить его[3]. И действительно, стратегический об­ман главнокомандующего русской армии сыграл огром­ную роль в победе России в Отечественной войне 1812 г. над опаснейшим противником.

 

Кокошин А.А. Вопросы прикладной теории войны. 2-е издание. М.: Изд. НИУ ВШЭ, 2019. С. 183-184.


[1] Сунь-Цзы. Трактат о военном искусстве // Конрад Н.И. Си­нология. М.: Ладомир, 1995. С. 27.

[2] Кревельд М. ван. Трансформация войны / пер. с англ. М.: Аль-пина Бизнес Букс, 2009. С. 203.

[3] Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М.: Центрполиграф, 2002. С. 162.

О критических взглядах некоторых советских и американских военачальников на роль ядерного оружия в начале "ядерного века"

..."He обходилось в США в послевоенный период без весьма высокопоставленных «диссидентов» в вопросе о применении ядерного оружия в войне против СССР. В их числе была группа адмиралов ВМС США, вклю­чая контр-адмирала Ральфа Офстиса, который прини­мал участие в подготовке документов планирования вой­ны с применением атомного оружия, адмирала Эрли Берка*, одного из героев Второй мировой войны, а так­же начальника штаба ВМС (эквивалент главкома ВМФ Вооруженных сил СССР), и члена Комитета начальни­ков штабов адмирала Луиса Денфилда. Контр-адмирал Р. Офстис и адмирал Э. Верк выступили против «массо­вого уничтожения мужчин, женщин, детей» с использо­ванием атомных бомб. Адмирал Л. Денфилд заявил после Берлинского кризиса 1948 г., что «атомный блиц» был бы «неверным с моральной точки зрения» и «противоречил бы нашим фундаментальным идеям». Многие источни­ки указывают на то, что после публичного выступления адмирала Л. Денфилда он 27 октября 1949 г. был отправ­лен в отставку президентом Г. Трумэном, отличавшимся весьма агрессивным настроем в вопросах политической и военно-стратегической роли атомного оружия[1].

В то же время многие историки свидетельствуют, что Труммэн был категорически против применения атомно­го оружии в ходе Корейской войны, когда этот вопрос был поставлен американским командующим «силами ООН» на корейском театре военных действий генера­лом Дугласом Макартуром.

Как свидетельствует генерал армии М.А. Гареев, се­рьезные сомнения относительно реальной боевой при­менимости атомного оружия в тот период высказывали и советские профессиональные военные. Гареев пи­сал: «Следует сказать, что в Советской Армии появле­ние первых наставлений по ведению боевых действий в условиях применения ядерного оружия, наспех перепи­санных из американских наставлений, были встречены некоторыми военачальниками и многими офицерами со скрытым, а кое-где и открытым противодействием»[2].

Примечательно поведение в этом вопросе одного из самых известных советских военачальников (в 1940— 1941 гг. был наркомом обороны СССР) Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко, который «вообще приказал эти наставления никому не показывать». Он не считал, что «ядерное оружие можно применить, выражал уверенность в том, что его постигнет та же участь, что и химическое оружие во Второй мировой войне»[3].

Далее Гареев пишет о сугубо военных соображени­ях многих советских офицеров относительно ядерного оружия. По его словам, «больше всего офицеров, имев­ших боевой опыт, беспокоило то обстоятельство, что расчеты на возможность решения всех основных бое­вых задач с помощью ядерного оружия приведут к де­градации военного искусства. Этих офицеров тогда нещадно критиковали как консерваторов»15. С высоты своего, огромного военного (в том числе военно-науч­ного) опыта М.А. Гареев заключает: «Но у опытных лю­дей даже при недостаточно широкой образованности бывает какое-то особое чутье, которое в жизни нередко подтверждается».

Полемизируя с некоторыми авторами, М.А. Гареев пишет, что «некоторые военные теоретики до сих пор сокрушаются по поводу того, что военное искусство недостаточно учитывает влияние применения ядер­ного оружия на способы вооруженной борьбы». Он считает, что «нет никакого смысла приспосабливать во­енное искусство только к оружию, которое невозможно применить».

Немаловажную роль в осознании угрозы возникно­вения ядерной войны (причем не спланированной за­ранее с четко определенными политическими целями, соотнесенными с ценой победы) сыграл советско-аме­риканский Карибский кризис 1962 г. («Кубинский ра­кетный кризис», как его именуют в США).

«Дрейф» в сторону от ставки на победу в войне с мас­сированным применением ядерного оружия и в СССР и в США был постепенным, проходил эволюционно.

 

См.: Кокошин А.А. Вопросы прикладной теории войны. М.: Изд. НИУ ВШЭ, 2019. С. 43-45.


* Позднее именем адмирала Эрли Берка назовут ракетный эс­минец, который будет производиться большой серией. Этот тип эсминца находится на вооружении ВМС США и в совре­менных условиях.

[1] Каки М., AxelrodD. Op. cit. P. 56.

[2] Гареев М.А. Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства. М.: Восточный университет, 1996. С. 269.

[3] Там же.

А.А. Кокошин о техносфере и революции в военном деле

"Новые технологии и системы вооружений появляются не только в результате политико-военных устано­вок соответствующих руководителей и заданий на раз­работку вооружений со стороны военных ведомств. Они во многих случаях являются продуктом развития соб­ственно науки и техники. С организационной точки зрения это означает, что предложения об использовании тех или иных технологий в военных целях, предложения о создании различных систем вооружений, специальной техники (мы имеем в виду не только сугубо военную со­ставляющую национальной безопасности) часто посту­пают военному ведомству, государственному руковод­ству от разработчиков техники, от ученых.

Развитие техносферы играет большую роль в соз­дании условий для революции в военном деле (РВД). В новой и новейшей истории имели место несколько революций в военном деле. Рассмотрение проблем РВД должно быть частью современной теории войны.

Революция в военном деле — это многоплановое, многомерное явление, охватывающее военную страте­гию, новые оперативные и тактические формы и спосо­бы ведения вооруженной борьбы, вопросы организации вооруженных сил, управления боевыми действиями, ка­чества личного состава и др. Но при этом едва ли не ве­дущую роль играют военно-технические факторы.

Структуру большинства революций в военном деле обычно составляют по меньшей мере пять компонентов: 1) новые технологии, средства вооруженной борьбы, си­стемы вооружений; 2) новации в организации вооруженных сил; 3) изменения в формах и способах применения военной 1 силы, в военном искусстве на всех трех его уровнях (стратегия, оперативное искусство, тактика); 4) усилия по обеспечению нового качества личного состава; 5) повыше­ние эффективности управления войсками, силами и сред­ствами.

Крупнейшей из революций в военном деле остает­ся РВД, связанная с появлением ядерного оружия, обла­дающего целым спектром поражающих факторов. К то­му же применение ядерного оружия может иметь важные вторичные и третичные последствия, в том числе ката­строфические для человеческой цивилизации.

В период послевоенной истории (1950—1960-е годы) в профессиональных военных кругах активно обсуждалась возможность победы в войнах с применением ядерного оружия. Под влиянием развития разнообразных ядерных боеприпасов и средств их доставки ведение боевых дей­ствий с применением ядерного оружия в тот период стало рассматриваться на всех уровнях военного искусства — стратегическом, оперативном и тактическом.

Инициатива в этом принадлежала Соединенным Штатам, обладавшим в 1945—1949 гг. монополией на атомное оружие".

"Возвращаясь к вопросу о революции в военном деле, следует подчеркнуть, что стимулирующее воздействие на развитие первого, существенного, компонента РВД оказала одна из важнейших характеристик ядерного оружия — его неизбирательность. Как уже отмечалось выше, для ядерного оружия характерен широкий спектр поража­ющих факторов. Десятилетиями после Второй мировой войны разработчики вооружений неоднократно пыта­лись это преодолеть. В данном направлении развивались (и развиваются) все виды ядерных боеприпасов и средств доставки — и тактических, и оперативно-тактических, и стратегических; основной тенденцией стало уменьшение мощности боезарядов и повышение их точности, в том числе ради поражения высокозащищенных объектов без какого-либо значительного «побочного эффекта».

Стремлением уйти от неизбирательности ядерного оружия в значительной мере можно объяснить появле­ние «нейтронных боеприпасов», а также создание раз­ных видов высокоточного оружия (ВТО) в неядерном снаряжении, включая дальнобойные средства.

Одна из основных тенденций в развитии техносфе­ры, военного дела и военного искусства — постоянное расширение спектра средств и способов вооруженной борьбы: от ядерных боеприпасов мегатонного класса до многообразных нелетальных средств поражения. При этом, разумеется, всем спектром средств вооруженной борьбы обладает ограниченное число государств.

О превращении определенных научных идей и тех­нологий в те или иные системы вооружений во мно­гих случаях речь шла несколько десятилетий назад, но «прорывы», как правило, откладывались на более позд­нее время. Один из примеров этого — создание управ­ляемых гиперзвуковых летательных аппаратов, подходы к разработке которых делались еще в 1970-е годы (воен­ные эксперты того времени заявляли, что искомое ору­жие потребует НИОКР в течение примерно 10 лет)[1].

Следует упомянуть возможность появления тех или иных «нетрадиционных» средств — так называемого оружия на новых физических принципах (с учетом того, что эти принципы известны в науке, как правило, уже 40—50 лет и более).

Вновь и вновь (уже на протяжении ряда десятилетий) встает вопрос об оружии направленной энергии (лазер­ном, радиочастотном и пучковом), о «рельсотронах» (электродинамических ускорителях массы — ЭДУМ), о «радиочастотном оружии» и др. Масштабное примене­ние такого оружия наряду с некоторыми другими «эк­зотическими средствами», как считают некоторые авто­ры, может привести к новой революции в военном деле. Также на протяжении многих десятилетий поднимает­ся вопрос о геофизическом и климатическом оружии[2].

В 1980-е годы была предпринята попытка сделать ядерное оружие, по словам президента США Р. Рейгана, «бессильным и устаревшим». Имеется в виду весьма масштабная программа НИОКР «Стратегическая обо­ронная инициатива» (СОИ). Планировался перехват, прежде всего на разгонном участке, межконтиненталь­ных баллистических ракет, баллистических ракет стра­тегических подводных лодок (в первую очередь за счет создания боевых космических станций — БКС) с ис­пользованием различных видов лазеров — рентгенов­ских лазеров, эксимерных лазеров, лазеров на свобод­ных электронах, химических лазеров и др. (наряду с ракетами-перехватчиками космического базирования).

Тогда речь шла об использовании лазеров с выход­ной мощностью в мегаватты и даже десятки мегаватт (для поражения стартующих ракет противника, облада­ющих повышенной стойкостью)[3].

Цели, которые ставились в рамках СОИ, как извест­но, не были достигнуты. Эта программа при преемни­ках Рейгана перестала существовать в том виде, как это задумывалось рейгановской администрацией. Работы в области ПРО в США продолжались в гораздо более ограниченном объеме. Тем не менее регулярно в США поднимается вопрос о возврате к идее создания косми­ческих эшелонов ПРО на новейшей научно-техниче­ской основе.

В СССР также велись НИОКР по созданию лазерного оружия космического базирования (проект 17019 «Скиф», головная организация по созданию лазерного комплекса — НПО «Астрофизика»). Но «Астрофизика» задерживала создание лазера мощностью в несколько мегаватт, который можно было бы вывести в космос. Решено было использовать созданную для «Скифа» установку с газодинамическим лазером (на углекислом газе) в 1 мВт, который был разработан для установки на самолетах Ил-76 другой советской организацией. Выводить в космос эти аппараты должны были ракеты «Протон-К» (на экспериментальном этапе), затем орбитальные корабли «Буран»[4].

В США уже на протяжении довольно длительного времени ведется разработка корабельных комплексов лазерного оружия для поражения малоразмерных воздушных це­лей и противоракетной обороны на дальности лишь 2—3 км (только при благоприятных погодных условиях) — не на тысячи километров, как говорилось о потенциальных ла­зерных системах для задач ПРО и для противоспутнико­вого оружия в 1980-е годы в США и в СССР. Это проекты «ЛаВС», «ТЛС», «Мад».

В рамках проекта «ЛаВС» используются, в частно­сти, шесть коммерческих лазеров (с активной средой в виде оптоволокна, активированного иттербием). Лучи этих шести лазеров сводятся методом некогерентно­го сложения в общей системе наведения и слежения. Мощность выходного излучения прототипа комплек­са «ЛаВС» составляет 33 кВт. Этот комплекс призван действовать совместно с давно имеющимся на воору­жении кораблей ВМС США 20-миллиметровым оруди­ем МК 15[5].

Для сухопутных войск создается мобильная демон­страционная установка «ХЕЛ-МД» для поражения с 10 кВт лазером. На следующем этапе должна быть до­стигнута мощность этого лазера в 50—60 кВт; предпо­лагается, что прототип «боевого образца» будет создан к 2022 г. (100 кВт). Для задач ПРО Минобороны США изу­чает возможность использования твердотельных и газо­вых лазеров (на парах щелочных металлов) мощностью в 200—300 кВт, устанавливаемых на высотных беспилот­ных аппаратах типа «Рипер». Первые лабораторные об­разцы такого рода лазеров имеют выходную мощность 34 кВт и 10 кВт. На базе подобного рода средств (с мощ­ностью в несколько десятков кВт) планируется создание средств высокоточного сопровождения баллистических ракет[6].

 

Кокошин А.А. Вопросы прикладной теории войны. 2-е издание. М.: Изд. НИУ ВШЭ, 2019. С. 39-40, 61-62.


[1] Ануреев И.И., Бондаренко В.М., Возненко В.В. Научно-техниче­ский прогресс и революция в военном деле / под ред. проф., ген.-полк. Н.А. Ломова и др. М.: Воениздат, 1973. С. 47-50.

[2] Сухих К. Точка в войне // Военно-промышленный курьер. 2017. №47(711). С. 5.

[3] Белоус B.C. ПРО США: мечты и реальность. М.: Националь­ный институт прессы, 2001. С. 96—97.

[4] Лантратов К. «Звездные войны», которых не было. Январь 2005. С. 2—4. <http://www.buran.ru/other/skif-lan.pdf> (дата обращения — 24.07.2017).

[5] Фомкин Н. Разработка в США комплексов лазерного оружия // Зарубежное военное обозрение. 2017. № 4. С. 34—37.

[6] Там же.

Еще статьи...

Подкатегории