Научные труды и Публикации

Маршал Советского Союза В.Г. Куликов о докладе Рабочей группы по международным вопросам Госсовета РФ и разработанной А.А. Кокошиным концепции "реального суверенитета"

"В октябре 2001 г. А.А. Кокошин вместе с членом Президиума Госсовета РФ, Президентом республики Северная Осетия-Алания А.С. Дзасоховым возглавил созданную решением Президента России В.В. Путина Рабочую группу по международным вопросам. В состав этой Рабочей группы вошли руководящие работники Генштаба, ФСБ, СВР, МИДа, Минэкономики и других министерств и ведомств.

В рамках этой Рабочей группы выработаны принципиаль¬ные оценки новой международной обстановки, отработан ряд концептуальных положений для политики России в сфере ме¬ждународной безопасности, даны практические рекомендации, представленные в ряде докладов президенту России и Госсове¬ту РФ. Особого внимания заслуживает детально обоснованная А.А. Кокошиным концепция реального суверенитета России, опирающегося в том числе на полностью независимую воен¬ную мощь, включая оборонную науку и промышленность, а также стратегию равновекторности внешней политики России в отношении ведущих центров силы. Острый международный кризис, вызванный агрессией США и Великобритании в Ира¬ке, еще раз подтвердил принципиальную важность такой внешнеполитической логики для России".

См. предисловие В.Г. Куликова к кн.: Кокошин А.А. Стратегическое управление. М.: РОССПЭН, 2003. С. 3-4.

А.А. Кокошин о функциях разведслужб

Ориентация разведслужб на выполнение задач, поставленных политическим руководством и военным командованием, — ключевой аспект их деятельности. Однако разведка, не должна все время находиться в ожидании задания, ей следует вести поиск и в тех направлениях, которые другие еще не видят. Руководство разведслужб не должно бояться брать на себя ответственность за работу над перспективными проблемами выходящими за горизонт видения государственных руководителей и военных высоких рангов, перегруженных, как правило, повседневной, во многом суетной работой. А вышестоящее руководство обязано поощрять к этому разведку (применительно к военному ведомству такое поощрение должно исходить прежде всего от министра обороны, начальника Генерального штаба, заместителя министра по вооружению). В свое время инициативными качествами обладала, в частности, русская военная разведка, созданная военным министром М.Б. Барклаем де Толли незадолго до начала Отечественной войны 1812 г. (М.Б. Барклаем де Толли была создана Секретная экспедиция при военном министре (1810 г.; стратегическая разведка) и Высшая воинская полиция (1812 г.; контрразведка), а при российских посольствах введены должности военных агентов (1810 г.) для сбора военных, экономических и других сведений.

См.: Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. — М.: Издательство Московского университета, 2013. С. 14.

А.А.Кокошин. Генеральный штаб как “мозг” Вооруженных сил России

"Сильный Генеральный штаб – это, пользуясь известным выражением Б.М.Шапошникова, прежде всего “мозг” Вооруженных сил, призванный опираться в своей аналитической работе как на военные, так и на гражданские исследовательские центры. Именно интеллектуальная сила Генштаба может определять его видную роль в системе стратегического управления. Но эта сила должна быть в то же время высокоорганизованной, базироваться на серьезной методологической основе, учитывающей всю специфику такого сложнейшего общественно-политического явления, каковым является война (и, соответственно, политика с использованием военной силы или с угрозой ее применения).

...Видное место в “системе Генштаба” должно принадлежать Военной академии Генерального штаба как одновременно учебному и научному центру. Единство учебного и научно-исследовательского процесса – залог успеха в подготовке новой плеяды российских военачальников, которые будут, как хотелось бы надеяться, прежде всего “побеждать замыслом”. В этом центре должен царить дух творчества, инициативы, хотя бы в той мере, как это было свойственно предшественницам Академии накануне Первой мировой войны и в 1920-е гг., когда советская военная мысль, развиваемая прежде всего усилиями высокообразованных выпускников дореволюционной Академии Генерального штаба, получивших боевой опыт Первой мировой и Гражданской войн, постоянно читавших в подлинниках зарубежную военную, политическую и экономическую литературу, была едва ли не самой передовой в мире. 

Клаузевиц (полемизируя со своими коллегами в генералитете Пруссии первой трети XIX века) писал, что война требует не только мужества, но и “выдающихся умственных сил”. Для ведения войны, которую он называл “областью недостоверного”, требуется “тонкий, гибкий, проницательный ум”¹.

С.М.Штеменко в свое время не зря твердил, что “военное дело… требует и творческого вдохновения, и высокоразвитого интеллекта»². Сентенция Штеменко о необходимости высокоразвитого интеллекта для руководителей ГШ и в целом для этого органа была не просто дежурным пожеланием...

Штеменко подчеркивал, что начальник Генштаба обязан ориентироваться в сложном переплетении политических, экономических, технических проблем, глубоко понимать их, а не быть лишь специалистом в области оперативно-стратегических проблем. Одна из важнейших его задач при этом – предвидеть их возможное влияние на военную теорию и практику, на войну в целом, на операцию и бой. Но при этом от начальника Генштаба требуется умение опираться на коллектив, тщательно подобранный, подготовленный и высокоорганизованный. Здесь нужны люди и с “творческим пытливым умом”, и обладающие незаурядными организаторскими способностями³.

...Стоило бы вспомнить, в частности, опыт Морского Генерального штаба, созданного в Российской империи после поражения России в русско-японской войне 1904 – 1905 гг., в котором прежде всего работали молодые, высокопатриотичные и высокообразованные офицеры, обладавшие в то же время солидным боевым опытом. Очевидно, что сейчас собрать такой коллектив крайне сложно, но тем не менее это является императивом.

Поиск новых нестандартных решений по формам и способам боевых действий, по обеспечению надежного ядерного сдерживания, по ведению информационной борьбы и пр. на основе глубокого знания как военных, так и экономических и политических вопросов является сегодня императивом для обеспечения высокой роли Генштаба в системе стратегического руководства. Всего этого требуют, как отмечалось, «Основы (концепция) государственной политики Российской Федерации по военному строительству на период до 2005 г.», утвержденные президентом Российской Федерации в 1998 г. по представлению автора и отработанные при активной роли ГШ ВС РФ во главе с А.В.Квашниным.

...Исключительно важно в интеллектуализации работы Генштаба опираться на знания истории, на серьезные исторические исследования, освобожденные от мифов и сомнительных построений. В этом решающую роль призваны играть высшие военные учебные заведения и гражданские вузы, где готовятся специалисты, имеющие отношение к военно-политической, военно-экономической и военно-технической сфере. Как писал в свих воспоминаниях Б.М.Шапошников, в свое время Николаевская академия Генштаба привила ему любовь к военной истории, научившей “делать из нее выводы на будущее”⁴. История для такого крупного государственного и военного деятеля, ученого, по его словам, “была ярким светочем” на его жизненном пути. Представляется, что огромную роль в возрождении российской военной мощи, в становлении современной системы стратегического управления играют общие исторические и специальные военно-исторические знания⁵.

Общие исторические и специальные военно-исторические знания в свое время сыграли огромную роль в формировании личности и профессиональных военных навыков такого выдающегося российского полководца XVIII века, как Александр Васильевич Суворов*. С детства Суворов читал труды Плутарха, Тацита, Цезаря, описания походов Ганнибала, Александра Македонского*, битв принца Конде, Тюренна⁶ и других выдающихся правителей и полководцев разных стран и народов.

Историческое исследование войн и вооруженных конфликтов, опыта применения тех или иных систем стратегического руководства, действий государственных руководителей и командующих не может сводиться лишь к описанию того, что свершилось в той или иной исторической ситуации. Только рассмотрение всего спектра возможных в конкретно-исторических условиях решений, действий может дать нам верные ориентиры для успешных действий в настоящем и будущем.

Как писал Клаузевиц, подлинно творческий исторический анализ заключается в оценке «не одних лишь примененных средств», но «и всех возможных». При этом, по его замечанию, «последние надо еще изобрести»⁷. Развивая эту мысль, Клаузевиц еще раз подчеркивал необходимость творческого подхода к анализу военной истории: «Как бы ни мало было в большинстве случаев число возможных комбинаций, все же нельзя отрицать, что, выдвигая еще неиспользованные средства, мы не только проводим простой анализ имевших место событий, но и проявляем творчество, которое не может быть предуказано, а зависит от плодовитости ума»⁸.

Надо признать, что такого рода творчество – весьма редкое явление. Это в свою очередь порождает скептическое и даже нигилистическое отношение многих практиков, действующих в сфере стратегического управления, по отношению к военно-историческим и военно-теоретическим исследованиям, в которых они не находят для себя ничего поучительного, полезного с точки зрения своей каждодневной работы.

Сам Клаузевиц неоднократно демонстрировал именно творческий подход, постоянно размышляя о том, что и как мог бы сделать тот или иной государственный руководитель, полководец в конкретной исторической ситуации, какие он мог еще избрать средства помимо тех, что им были задействованы, для достижения поставленных целей.

В отечественной науке одним из ценнейших образцов такой творческой мысли является труд Г.С.Иссерсона, посвященный восточно-прусской операции российского Северо-западного фронта в 1914 г.. Иссерсон блестяще показал, как армии Самсонова и Рененкампфа могли бы вместо поражения от Гинденбурга и Людендорфа одержать победу в Восточной Пруссии. Это, несомненно, сказалось бы на всем ходе Первой мировой войны, на судьбе Российской империи, уменьшив шансы ее распада в 1917 г. и кровавой Гражданской войны в 1918 – 1920 годах.

Позднее именно Г.С.Иссерсон дал высокого образца анализ самых острых, самых актуальных вопросов стратегии и оперативного искусства начавшейся Второй мировой войны⁹. Его выводы и рекомендации, к сожалению, не были восприняты теми, кто был обязан по своей должности относиться предельно внимательно ко всему новому, что появлялось в военной мысли в то время. Голос Иссерсона и другие подобные голоса не были услышаны...

См.: Кокошин А.А. Стратегическое управление: Теория, исторический опыт, сравнительный анализ, задачи для России. М.: Росспэн, 2003. С. 351-358.

 ¹ Клаузевиц К. О войне. С. 79 - 80.

 ² Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М.: Воениздат, 1983. Кн. I. С. 167.

 ³ Там же. С. 167-168.

⁴ Шапошников Б.М. Воспоминания. Военно-исторические труды. Изд. 2-е, дополненное. М.: Воениздат, 1982. С. 162.

⁵ В формировании современных исторических знаний, необходимых для гражданских и военных деятелей системы стратегического управления, большую и плодотворную работу в последние годы, наряду с несколькими подразделениями ВАГШ, проделали Институт военной истории Минобороны России во главе с генерал-майором д.и.н. В.А.Золотаревым, группа ученых Военного университета во главе с полковником А.Е.Савинкиным.

* А.В.Суворов, в частности, детально изучал труд Квинта Курция «История об Александре Великом, Царе Македонском». Очевидно, что Александр Македонский (в изложении Квинта Курция) был одним из полководцев, в деяниях которого Сувоов черпал вдохновение, создавая свою незабвенную формулу «быстрота-глазомер-натиск».

* В массовом общественном сознании у нас во многом сложился ходульный образ Суворова, не соответствующий тому, кем на самом деле был этот великий полководец. Одним из символов созданного образа стал лозунг «пуля – дура, штык – молодец», чуть ли не единственный из поучений Суворова (получивших уже после его смерти наименование «Наука побеждать»), который остался в памяти у большинства со школьных времен. Следует признать, что отчасти созданию такого образа способствовал и сам Александр Васильевич, умело маскировавший свои обширные и глубокие знания истории и особенно истории военного искусства. Делать ему это приходилось и в армии, а при дворе – перед лицом многочисленных недоброжелателей, завистников и врагов. При всей просвещенности Екатерины II и многих ее вельмож антиинтеллектуализм был силен и в придворных и в армейских кругах.

⁶ Основываясь на своих теоретических знаниях, почерпнутых при изучении военного искусства выдающихся французских полководцев XVII века Конде и Тюренна, А.В.Суворов очень внимательно знакомился с творчеством полководцев революционной Франции, что позволило ему в весьма преклонном возрасте в нескольких сражениях разбить в 1799 г. тогда лучшую в мире французскую армию, а затем совершить беспримерный переход с боями через Альпы, через перевал Сан-Готтард, поразив этим подвигом всю Европу.

     Я в 1998 г. (благодаря любезному содействию министра обороны Швейцарии Адольфа Оги, выделившего вертолет, способный подниматься на большую высоту) смог посетить основные места, где прошла суворовская армия в 1799 г., включая знаменитый Чертов мост. Даже при наличии современной техники ведения горной войны путь, который проделала армия под командованием Суворова, можно считать наисложнейшим.

⁷ Клаузевиц К. О войне. Пер. с нем. М.: Госвоениздат, 1937. Т. I. С. 161.

⁸  Там же.

⁹ См.: Иссерсон Г.С. Новые формы борьбы (Опыт исследования современных войн). М.: Воениздат, 1940.

А.А. Кокошин о соотношении стратегической обороны и наступления в трудах А.А. Свечина и значении этого вопроса во Второй мировой войне

В трудах А.А. Свечина по военной истории и военной стратегии содержится целый ряд исторических примеров, показывающих моменты, когда стратегическая оборона была единственно верным способом разгрома противника, но она отвергалась и политическим руководством, и военным командованием, не поддерживалась общественностью. Свечин подтвердил, что в истории сторонники «решительных действий», «наступления», «немедленных решающих сражений» не раз оставались на вершине славы даже после того, как выяснялась полная непригодность их действий, приводивших к тяжелым поражениям.

Вопреки утверждениям ряда своих критиков Свечин в вопросах обеспечения стратегической обороны отнюдь не уповал исключительно на обширность пространств нашей страны, на ее бездорожье и суровую зиму. Как раз наоборот, он прямо предостерегал против опасных иллюзий в отношении тех возможностей, которые предоставляют нам территория и климат. Так, еще в 1924 г. Свечин писал: «Советская власть получила от старого режима сложное наследство, в том числе и ту пуховую перину, которую представляли мысли о бесконечности русской территории, представляющей широкое поле для отступлений, о неуязвимости для внешнего врага политического центра, о русской зиме, которая остановит всякое вторжение»¹. 

Стратегическая оборона виделась Свечину не как пассивное отступление, а как совокупность соответствующих операций, включавших в себя контрудары, сражения и бои на различных заранее подготовленных рубежах*.

Оборону и наступление Свечин рассматривал в их диалектическом единстве, в тесной взаимосвязи**. 

Вопреки обвинениям в том, что он уповает лишь на оборону, опираясь на размышления Клаузевица, А.А. Свечин подобно А.А. Незнамову расценивал ее прежде всего как средство обеспечения условий для перехода в эффективное контрнаступление. Он писал, что действенность стратегической контратаки в большинстве случаев в своем размахе сильно превосходит первоначальный удар наступающего. «Не видели ли мы во всем течении мировой войны подтверждение глубокой правильности этих взглядов Клаузевица? Не оправдалась ли его мысль полностью в стратегической контратаке Фоша в июле 1918 г. и поляков – в августе 1920 г.?» – вопрошал в одной из своих работ Свечин².

Видя, насколько непопулярны идеи стратегической обороны у многих его коллег, и помня, что они также были непопулярны у генералитета всех главных держав, готовившихся к Первой мировой войне, Свечин пытался вскрыть корни подобных настроений. Он обратился к психологии военачальников, к таким устойчивым категориям военного искусства, как активность и инициатива. Этим категориям ряд авторов справедливо уделяют большое внимание и поныне.

Свечин писал: «Весьма часто ошибки, наблюдаемые в постановке цели, не соответствующей имеющимся для достижения ее средствам, объясняются отчасти ложными идеями об активности. Оборона получила малопочетный эпитет “подлой”. Все академические курсы перед войной (Первой мировой. – А.К.) в один голос восхваляли достоинства наступления, активности, захвата инициативы. Однако истинная активность заключается прежде всего в трезвом взгляде на условия борьбы; надо видеть все, как есть, а не строить обманчивой перспективы. Инициатива может трактоваться как узкое понятие, определяемое исключительно временем, – предупреждение неприятеля, захват почина действий». Далее Свечин делает исключительно важное заключение: «Однако возможно толковать сохранение в своих руках инициативы и более глубоко, как искусство проводить свою волю в борьбе с неприятелем»³.

На серии примеров Первой мировой войны Свечин убедительно показал, как во имя активности, захвата и удержания инициативы крупнейшие военные деятели совершали тяжелые ошибки, которые в конечном счете вели к поражениям.

Вспоминая начало Великой Отечественной войны 1941−1945  гг. и оценивая директиву № 3 нашего Главного командования от 22 июня 1941 г., в которой ставилась задача контрнаступления, Г.К. Жуков самокритично и честно писал, что в своем решении «Главное командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы»⁴.

Отмеченное выше широкое определение Свечиным инициативы вполне достойно того, чтобы присутствовать в боевых уставах и наставлениях для Вооруженных сил России ХХI в. Да и сам Свечин вполне достоин того, чтобы цитироваться в них (как в аналогичных документах США цитируются Сунь Цзы и Клаузевиц). К сожалению, стиль  наших уставов и наставлений до сих пор не предусматривает такого рода цитирования.

Свечин подчеркивал, что материальные средства ведения войны со времени поражения Наполеона в России радикально изменились. Он отмечал, что телеграф, радио, авиация, автомобили, вся современная техника – это «великие пожиратели пространства». Использовав эту метафору, Свечин достиг высокого уровня концептуализации, столь необходимой и для развития теории военного искусства, и для решения сугубо прикладных задач. После Свечина мы наблюдаем явный дефицит такого рода метафоричности, которая сразу проясняет многие вопросы военной стратегии и оперативного искусства.

Сравнивая современное ему положение с ситуацией 1812 г., Свечин пишет, что «для Наполеона, наступление которого часто велось на фронте, суживавшемся до одного-двух переходов, пространство было несравненно опаснее, чем для современных армий, представляющих как бы гигантскую метлу, захватывающую театр военных действий по всей его ширине»⁵.

История, как отмечал Свечин, учит, что стратегическое значение столиц находится в прямой зависимости «от напряжения политических страстей». Поэтому в будущей войне, которая приобретет острейший политический характер, он настойчиво рекомендовал обратить основное внимание на то, чтобы была надежно обеспечена в первую очередь защита Москвы как политического центра страны: «На задаче защиты Москвы должны быть сосредоточены все силы Советской России, решительная партия должна быть сыграна здесь»⁶. 

Нет нужды пространно говорить о том, насколько оказался прав А.А. Свечин.

* * *

Засилье «ворошиловской» военной идеологии не дало возможности пробиться на высокий уровень стратегического руководства по-настоящему глубоко проработанным и высоко патриотичным концепциям стратегической обороны (перерастающей в контрнаступление, а затем и в общее наступление) России и СССР, выработанным А.А. Свечиным, А.И. Верховским, А.А. Незнамовым и др. Базировавшиеся на глубоком понимании как собственной страны, так и противника, на серьезнейшем научном предвидении, труды этих людей были полностью проигнорированы самонадеянным и, в общем-то, в большинстве своем малограмотным советским партийным руководством конца 1930-х – начала 1940-х гг.

В отличие от «ворошиловской» политико-военной идеологии (ни в коем случае не достигшей уровня военной стратегии!) эти концепции предполагали, прежде всего, построение глубоко эшелонированной стратегической активной обороны, предусматривавшей на определенном этапе переход от отдельных контрударов к контрнаступлению, трансформирующемуся в общее наступление, ведущее, в конце концов, к полному разгрому противни,ка – в том числе в тотальной войне, каковой и стала для нас Великая Отечественная война.

Нельзя не отметить, что многие советские военачальники уделяли вопросам обороны на начальном этапе будущей войны большое внимание. Это отразилось, в частности, на принятии партийно-государственным руководством СССР планов строительства целого комплекса так называемых укрепрайонов. Активное строительство их новой линии развернулось после расширения границ Советского Союза в западном направлении в 1939 г.

Планы строительства новых укрепрайонов, к сожалению, не были реализованы в сколько-нибудь значительной мере, в результате они не сыграли крупной роли в отражении гитлеровской агрессии. При этом ради оснащения новых в значительной степени были разоружены укрепрайоны на старой границе СССР. Как писал в своих воспоминаниях Г.К. Жуков, «строительство укрепленных районов (новых. – А.К.) к июню 1941 года завершено не было, а главное то, что между укрепленными районами были промежутки, доходившие до 50–60 километров по фронту»⁷. Что касается разрушения старых укрепрайонов, то, как писал Жуков, «тут случился казус: разрушить-то до начала войны часть УРов успели, а восстановить это вооружение на новых УРах уже не хватило времени»⁸. Вообще, надо отметить, теме укрепрайонов Жуков в своих воспоминаниях уделил довольно много внимания.

Тем не менее в целом ряде случаев части и подразделения Красной Армии оказали стойкое героическое сопротивление гитлеровским войскам, обороняя Брестскую крепость, доты укрепрайонов. Командующий группой армий «Центр» Ф. фон Бок 26 июня 1941 г. писал в своем дневнике: «Оказывается, кое-какие бункеры цитадели Бреста все еще продолжают держаться, и наши потери там высокие… Противник также продолжает удерживать кое-какие небольшие укрепленные узлы далеко за нашей линией фронта»⁹. Двумя днями позднее, 28 июня, в дневнике фон Бока отмечено: «За сто километров от линии фронта, в Семятичах, 293-я дивизия продолжает сражаться за несколько сильно укрепленных дотов, которые ей приходится брать штурмом один за другим. Несмотря на сильнейший артиллерийский огонь и использование всех имеющихся в нашем распоряжении современных средств нападения, гарнизоны этих дотов упорно отказываются сдаваться»¹⁰.

Некоторые современные критики стратегической формулы Свечина для будущей войны (ставка, как уже отмечалось выше, на оборону в первой фазе войны) обращают внимание, в частности, на то, что в 1940 г. на Западе наличие оборонительной «линии Мажино» не предотвратило поражения франко-британских войск. Отвечая этим критикам, можно отметить следующие обстоятельства. Во-первых, «линия Мажино» так и не прикрыла всей границы Франции с Германией, она не была достроена в северном направлении. И именно здесь, в обход «линии Мажино, был нанесен гитлеровским вермахтом основной удар – через Арденны, которые считались труднопроходимыми для больших масс войск. Через Арденны прошел германский «бронетанковый кулак», обеспечивший поражение западных союзников. Во-вторых, франко-британские войска не имели в должном объеме резервов и подвижных соединений, которые могли бы противостоять прорывам*.

Заслуживающие внимания суждения о «линии Мажино» привел Уинстон Черчилль в мемуарах, написанных вскоре после Второй мировой войны: «Если бы линия Мажино заняла соответствующее место во французских военных планах, она сыграла бы огромную роль для Франции». Эта линия, по его словам, «могла бы рассматриваться как система важных опорных пунктов и прежде всего как защита обширных секторов фронта, как средство накопления общих резервов или маневренных масс». Черчилль писал, что «при неравенстве населения Франции и Германии линия Мажино должна рассматриваться как разумное и мудрое мероприятие». Он выражал удивление по поводу того, что эта линия «не была проведена по крайней мере по реке Маас». Ибо в таком случае, по его мнению, «она могла бы служить надежной защитой и высвободить большие наступательные силы французов»¹¹. 

См.: Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. М.: Издательство Московского университета, 2013. С. 345-350.

1 Свечин А. Опасные иллюзии // Военная мысль и революция. 1924. Март. С. 49.

* А.А. Свечин развил идеи русских теоретиков, а также Клаузевица о народной войне против вторгшегося на территорию страны иностранного завоевателя при выборе оборонительной стратегии на первой фазе войны. Фактически это была готовая теория партизанской войны, которая впоследствии сыграла немаловажную роль в разгроме нацистов.

** Примечательно, что с аналогичными суждениями в 1930-е гг. выступал в своих военно-теоретических и военно-прикладных работах Мао Цзэдун. Он писал: «В войне наступление и оборона, продвижение вперед и отход, победа и поражение – все это взаимно противоречивые явления. Без одной стороны не существует и другой. Борьба и взаимная связь этих двух сторон образуют единое целое войны, движут развитием войны, решают исход войны» (Мао Цзэдун. Относительно противоречия…(Август 1937 г.) // Революция и строительство в Китае. М.: Палея – Мишин, 2000. С. 79).

 2 Там же.

 3 Там же.

 4 Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 3-х т. 10-е изд., доп. по рукописи автора. М.: Новости, 1990. Т. 2. С. 31.

 5 См. подробнее: Кокошин А.А. Армия и политика… С. 178.

 6 Там же.

 7 Жуков Г.К. Указ. соч. Т. 1. С. 333.

 8 Там же. С. 334.

  9 Бок Ф. фон. «Я стоял у ворот Москвы»: Дневник командующего группой армий «Центр» / Пер. с нем. А. Кашина. М.: Эксмо, 2009. С. 54.

  10 Там же. С. 57–58.

* Видный отечественный военный историк Д.М. Проэктор писал: «Немцы построили свои силы глубоким тараном, но их построению союзники не смогли противопоставить стратегическую оборону необходимой глубины. Гитлеровская армия имела возможность постоянно поддерживать силу своего удара за счет резервов, составлявших 31% войск, находившихся на Западном фронте. Союзники, располагая в резерве только 15% сил, развернутых на незначительной глубине и разбросанных на широком фронте, не могли парировать наступление или создать в случае прорыва новый устойчивый фронт обороны» (Проэктор Д.М. Агрессия и катастрофа. Высшее военное руководство фашистской Германии во Второй мировой войне 1939–1945. Изд. 2-е, перераб. и доп. М.: Наука, 1972. С. 127).

 11 Черчилль У. Вторая мировая война. В 3-х кн. / Сокр. пер. с англ. М.: Альпина нон-фикшн, 2010. Кн. 1. С. 225.