Научные труды и Публикации

А.А. Кокошин о "трении войны" и "тумане войны" К. фон Клаузевица

"Огромное значение для понимания войны как сфе­ры неопределенного и недостоверного имеет фено­мен введенного Клаузевицем понятия трение войны. Клаузевиц справедливо подчеркивал, что «трение —это единственное понятие, которое в общем отличает действительную войну от войны бумажной»[1]. Иными словами, на войне от задуманного до реализуемого на деле может быть огромная дистанция. Осознание наличия трения необходимо для понимания сущности вой­ны; одним из элементов трения является опасность, другим — физическое напряжение. А.А. Свечин, гово­ря о трении войны, писал, что оно «уменьшает все до­стижения, и человек оказывается далеко позади постав­ленной цели»[2]. Под влиянием трения войны боевые действия часто становятся малоуправляемым и даже неуправляемым процессом. Источником трения вой­ны являются, безусловно, психологическое напряже­ние, стрессы. Очевидно, что поведение человека, малых и больших групп людей в условиях стресса способству­ет повышению вероятности ошибки. Играют большую роль и различия в характерах людей, их темпераментах, в уровнях профессиональной подготовки, в культуре взаимоотношений и проч.

Совокупность источников трения войны обычно «оказывается больше их простой суммы, поскольку од­ни виды трения взаимодействуют с другими, что еще больше ухудшает результат»[3].

На преодоление трения войны направлены огром­ные силы на всех уровнях военного искусства — стра­тегии, оперативного искусства (оператики), такти­ки. В частности, это относится к совершенствованию средств контроля за выполнением принимаемых реше­ний, к совершенствованию разведки, обработки и ана­лиза получаемых данных о противнике и др. Все более важную роль при этом в современных условиях приоб­ретает использование методов анализа «больших дан­ных» применительно к многомерным политико-воен­ным проблемам и ситуациям.

Трение войны «всюду приходит в соприкосновение со случайностью и вызывает явления, которые заранее учесть невозможно, так как они по большей части случайны»12. Всегда существует опасность случайных инцидентов, рас­ширяющих масштабы конфликта. Особенно это опасно во взаимоотношениях между ядерными державами, в том числе и в мирное время (такие инциденты возникали, в частности, в ходе Карибского кризиса 1962 г., уроки кото­рого остаются актуальными и сегодня).

Информационно-коммуникационные процессы на войне обладают повышенной степенью сложности. Клаузевиц (и целый ряд военных историков различных периодов) справедливо отмечал, что многие донесения, которые получает командование, противоречат друг дру­гу. Немало бывает и ложных донесений, а «основная их масса малодостоверна»; в силу ложности многих изве­стий «человеческая опасливость черпает из них матери­ал для новой лжи и неправды»[4]. Разумеется, в конкрет­ной войне степень достоверности донесений зависит от разведывательных возможностей той или иной сто­роны (в том числе в немалой степени от аналитических возможностей разведки и штабов в целом), от надежно­сти систем боевого и политического управления — как организационных, так и технических их компонентов. Зависит она, разумеется, и от профессионализма ко­мандного состава всех уровней.

Клаузевиц писал, что военная машина «в основе своей чрезвычайно проста», в силу чего кажется, что «ею легко управлять»; но «ни одна из ее частей не сделана из целого куска», напротив, «все решительно составлено из отдельных индивидов, испытывающих трение по всем направлениям»[5].

Современные военные машины основных госу­дарств уже давно отнюдь не просты; наоборот, они ста­новятся все более сложными человеко-машинными ор­ганизмами с многочисленными «интерфейсами». Эти машины требуют тщательной отработки на научной ос­нове вопросов управления ими. Но во главе каждого из компонентов военных машин остаются люди, те же «от­дельные индивиды», которых имел в виду Клаузевиц, со всеми их психологическими, умственными и физи­ческими особенностями. В силу этого «человеческий фактор» остается важнейшим в обеспечении эффективности военных машин — равно как и в управлении на политико-военном уровне.

К сожалению, понятие «трение войны» в послевоен­ные десятилетия практически исчезло из отечественных военно-научных трудов, хотя еще в конце 1930-х годов его можно было встретить даже в засекреченных в то время документах Наркомата обороны СССР, Генштаба РККА. Отсутствие учета фактора трения войны снижает цен­ность многих военно-научных разработок.

Не меньшее значение для понимания природы вой­ны как сферы неопределенного, недостоверного имеет введенное в оборот Клаузевицем понятие туман войны. Клаузевиц писал, что «война — область недостоверно­го; три четверти того, на чем строится действие на вой­не, лежит в тумане неизвестности»[6].

Можно предположить, что понятие «туман войны» Клаузевиц заимствовал у крупного французского пол­ководца XVIII в. Морица Саксонского (его, в частности, высоко ценил русский военный гений А.В. Суворов), который писал, что «война — это наука, насыщенная ту­манностями, не позволяющими двигаться уверенно»[7].

Клаузевиц отмечал, чтобы увидеть сквозь этот «ту­ман» то, что необходимо, чтобы «вскрыть истину, тре­буется прежде всего тонкий, гибкий, проницатель­ный ум»[8]. В современных условиях тонким, гибким и проницательным умом должны обладать прежде всего должностные лица соответствующих штабов, тех орга­нов, которые готовят варианты решений для команду­ющих и командиров разных уровней. Развивая эту тему, Клаузевиц писал: «Недостоверность известий и предпо­ложений — постоянное вмешательство случайности — приводит к тому, что воюющий в действительности сталкивается с совершенно иным положением вещей, чем он ожидал; это не может не отражаться на его плане или, по крайней мере, на тех представлениях об обста­новке, которые легли в основу этого плана»[9].

К теме недостоверности сведений, которыми пользу­ются при принятии решений на войне, Клаузевиц обра­щается не раз в своем главном труде, чтобы еще более от­тенить сложность ведения реальных боевых действий в условиях дефицита достоверных данных. Говоря о тумане войны, Клаузевиц употребляет и понятие полумрак.

Вот его слова: «Наконец, своеобразное затрудне­ние представляет недостоверность данных на войне; все действия ведутся до известной степени в полумраке; к тому же последний нередко, подобно туману или лунно­му освещению, создает иллюзию преувеличенного объ­ема и причудливых очертаний»[10].

Туман войны наряду с трением войны остаются весьма удачными метафорами для теоретического осмысления войны как специфического общественно-политического явления. Причем оба эти понятия обладают значитель­ной прикладной ценностью — не только для военачальников, но и для государственных руководителей, которые при принятии политических решений должны представ­лять себе всю степень сложности практической реализа­ции военной машиной, подчиненной государственному руководству, соответствующих политических установок.

Понятие «туман войны» вполне может быть отнесе­но как к оценке того, что происходит у противника (чем призвана заниматься, в частности, разведка), так и к то­му, что происходит в собственных вооруженных силах, особенно в тех их компонентах, которые непосредствен­но выполняют боевые задачи.

Особенно высокой степенью неопределенности (и недостоверности) может характеризоваться война с применением ядерного оружия. Это связано с выделе­нием огромных объемов энергии, с разнообразными по­ражающими факторами ядерных взрывов, с вторичны­ми и третичными последствиями применения ядерного оружия, с огромными людскими жертвами, с разруше­нием материальных основ современной цивилизации, как уже говорилось в этой работе. Высокой степенью неопределенности характеризуется возможность нане­сения «обезоруживающих» контрсиловых ударов, в том числе с массированным использованием высокоточного обычного оружия и средств ПРО, о чем в последние го­ды говорится в ряде публикаций американских авторов.

Рассеиванию тумана войны в немалой степени спо­собствует заблаговременное изучение и противника и самого себя. Здесь уместно вспомнить соответствующие тезисы трактата Сунь-Цзы. Знай себя и врага: именно это положение трактата Сунь-Цзы выделено в «Новой Энциклопедии Британика» как главный элемент его учения[11]. Можно отметить, что требование рациональ­­но, как можно более трезво оценивать свои силы и си­лы противника весьма рельефно присутствует в трактате «Краткое изложение военного дела» римского военного теоретика конца IV — начала V вв. Вегеция (на что обра­тил внимание А.А. Свечин)[12].

Глубокое знание и себя и своего противника — вро­де простое и даже элементарное условие. Однако на де­ле его выполнение сопряжено с большими трудностями; требуются значительные, а подчас и огромные усилия для принятия разведывательных, интеллектуальных, оп­тимальных организационно-управленческих решений, в том числе меры по контролю за исполнением принятых решений. Реализация этих задач требует определенных психологических установок и волевого начала.

В крупных государствах имеются «военные маши­ны» (а это во многом крупные бюрократии), в которых изучением противника занимается один сегмент бюро­кратии, а за знание «самого себя», собственных воору­женных сил отвечают другие ее сегменты. При этом во­просами возможностей государства применительно к проблемам войны и мира (особенно вопросами военно­экономических возможностей, устойчивости политиче­ской системы, элитного и массового общественного со­знания и др.) в значительной мере занимаются органы вне военного ведомства.

Развивая идеи Сунь-Цзы, Мао Цзэдун писал: «Есть люди, которые способны хорошо познавать себя и не­способны познавать противника; другие способны по­знавать противника, но неспособны познавать себя. Ни те, ни другие не способны справиться с изучением и практическим применением законов ведения войны»[13].

Мысли Сунь-Цзы и Мао повторяет уже упоминав­шийся современный израильский военный теоретик М. ван Кревельд: «Первичное условие достижения успе­ха состоит в способности угадывать мысли противника и угадывать свои собственные»[14].

Точное знание себя и своего противника предпола­гает трезвое, четкое понимание сильных и слабых мест и в своих вооруженных силах, и в вооруженных силах противника, в его экономической и научно-техниче­ской базе, в возможностях политико-дипломатическо­го и информационно-пропагандистского обеспечения применения военной силы и др. Знание «самого себя» в стратегическом управлении не менее важно, чем знание противника, а иногда и более важно. В силу психологи­ческих особенностей подавляющему большинству лю­дей легче трезво оценивать других, чем самих себя. Это свойственно и многим крупным личностям — полити­кам, военачальникам.

Древний китайский философ Лао-Цзы (по оценкам мно­гих специалистов, современник Сунь-Цзы и Конфуция) от­мечал познание самого себя как более высокий уровень знания по сравнению с познанием других людей: «Знающий людей благоразумен. Знающий себя просвещен. Побеждающий лю­дей силен. Побеждающий самого себя могущественен»[15].

 

Кокошин А.А. Вопросы прикладной теории войны. 2-е издание. М.: Изд. НИУ ВШЭ, 2019. С. 39-40, 61-62.


[1] Клаузевиц К. О войне. Пер. с нем. Т. I. М.: Воениздат, 1937. С. 104.

[2] Цит. по: Кокошин А.А. Выдающийся российский военный тео­ретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. М.: Изд-во Московского университета, 2013. С. 364.

[3] Люттвак Э. Стратегия. Логика войны и мира / пер. с англ. М.: УДП, 2012. С. 27.

[4] Клаузевиц К. Указ. соч. Т. I. С. 102-103.

[5] Там же. С. 103-105.

[6] Там же. С. 783.

[7] Мориц Саксонский. Теория военного искусства. М.: ЗАО Центр полиграф, 2009. С. 26.

[8] Клаузевиц К. Указ. соч. Т. I. С. 78-79.

[9] Там же. С. 79.

[10] Там же. С. 130.

[11] Sun Tsu // The New Encyclopedia Britannica. Macropaedia. Ready Reference. Encyclopedia Britannica Inc. Vol. 11. Chicago; L., etc., 2003. Р. 389.

[12] См.: Свечин А.А. Эволюция военного искусства. М.: Академи­ческий проект; Жуковский: Кучково поле, 2002. С. 84.

[13] Мао Цзэ-дун. Избранные произведения: в 4 т. / пер. с кит. М.: Изд-во иностранной литературы, 1953. Т. 2. С. 325.

[14] Кревельд М. ван. Указ. соч. С. 183.

[15] Лао-Цзы. Дао Дэ Цзин // Древнекитайская философия. Со­брание текстов: в 2 т. Т. 1 / ред. колл. В.Г. Буров, Р.В. Вяткин, М.А. Титаренко. М.: Мысль, 1978. С. 25.

Академик А.А. Кокошин, генерал армии Ю.Н. Балуевский и генерал-полковник В.Я. Потапов о современных тенденциях в применении военной силы и в военном искусстве

"Военная сила остается исключительно важным инструментом внешней политики значительной части государств, особенно тех, которые занимают наиболее видное положение в иерархии субъектов мировой политики. При этом боевое и небоевое применение военной силы приобретает все более многомерный, многоплановый характер. Огромную роль в международных отношениях играет прямая и скрытая угроза в применении военной силы на всех уровнях военного искусства – на стратегическом, оперативном и тактическом.

Применение военной силы в войнах и в вооруженных конфликтах, в операциях по принуждению к миру, в миротворческих операциях все более тесно переплетается с одновременными активными действиями в информационно-пропагандистской сфере (в т.ч. с ведением «психологической войны»), с дипломатией, с разнообразными мерами экономического порядка (включая оказание гуманитарной и экономической помощи в зоне конфликта), с действиями сил специальных операций. По обоснованному мнению начальника Главного оперативного управления Генерального штаба Вооруженных сил России А.В. Картполова, "эффект от информационного воздействия может быть сопоставим с результатами крупномасштабного применения войск и сил"[1].

Возрастает роль оборонительных и наступательных действий в киберпространстве, включая проведение боевых киберопераций, нанесения киберударов. Это все более осложняет стратегическое управление (руководство), обеспечение оптимального распределения во времени и пространстве всех усилий, связанных с применением военной силы для получения необходимого политического результата. Очевидно, что отработанные в предыдущие десятилетия методы, приемы управления по цепочке политика – военная стратегия – оперативное искусство – тактика требуют значительно модернизации, коррекции. – Можно со всей определенностью говорить о росте политизации, социализации и информатизации в применении военной силы.

Применение военной силы осуществляется теми или иными государствами в условиях серьезных ограничений, носящих и военно-технический, политический, экономический, гуманитарный и правовой характер. Среди ограничителей по масштабам и характеру применения военной силы в современной мировой политике выступает взрастающая взаимозависимость ее главных акторов. Происходит как бы «уплотнение» взаимодействия государств и негосударственных акторов в политической, гуманитарной, информационной, социальной и, конечно, в финансово-экономической сферах.

Рост взаимозависимости государств и негосударственных акторов мировой политики и мировой экономики составляет основу процессов глобализации. Как справедливо отмечает генерал армии М.А. Гареев в своей работе по характеру будущих войн, изолироваться от процессов глобализации нельзя[2]. При этом глобализацию необходимо рассматривать и как реальный процесс, происходящий в мире, и как определенную (весьма агрессивную) идеологию, в немалой степени имеющую деструктивный характер для многих государств и обществ.

Важный вопрос в современной системе мировой политики – избирательность или неизбирательность применения различных сил и средств. Применение военной силы со значительным «сопутствующим ущербом» (по терминологии вооруженных сил США) ведет к дополнительному осуждению во многих странах; в ряде случаев наличие значительного «сопутствующего ущерба» может привести к обратному по сравнению с ожидаемым политическому эффекту.

"Академики Н.А. Симония и А.В. Торкунов обоснованно пишут: «совре­менный мир не глобален (как утверждают некоторые западные и российские эксперты), а представляет собой симбиоз около двух сотен неодинаковых стран с разным уровнем формационного, то есть социального и экономическо­го, развития»[3]. У каждой страны в зависимости от ее положения в мировой экономике и мировой политике есть собственные экономические и политиче­ские интересы национальной безопасности, в том числе в ее военном измерении. При этом число государств, обладающих не фор­мальным, а реальным суверенитетом, в современном мире остается, как и в прошлые десятилетия, незначительным[4].

"Современная операция тоже во все большей мере должна быть предметом не просто «свободной творческой деятельности полководца», а и результатом огромной аналитической работы, работы по ее подготовке, по ее планированию, в т.ч. с применением научных знаний. Так что термин оперативное искусство следует признать не совсем адекватным. Представляется, что в современных многомерных политических, экономических, информационных и социокультурных условиях применения военных силы стоит вопрос о политическом управлении не только военной стратегией (стратегическими действиями), но и о таком управлении операциями (боевыми действиями).

Не только военная стратегия, но и непосредственно политика в современных условиях может ставить задачу на проведение операций в том числе сравнительно небольшими контингентами войск (тактическими группами), вплоть до нескольких батальонов (и сопоставимого количества ударных авиационных средств, средств ПВО, военно-морских средств) в условиях ограниченных по политическим целям и пространственному размаху боевых действий.

Одной из важнейших функций управления является контроль – над положением в том числе, своих войск, над тем, как поняты отданные приказы, как инициативные действия нижестоящих командиров вписываются в общую предписанную линию поведения и т.п. Во многих случаях доступные технические средства в принципе могут решать многие задачи контроля, причем не только для руководства военного ведомства, Генштаба, но и для высшего государственного руководства страны, для целого ряда фигур, входящих в команду «интегрального полководца». Это относится, в том числе, к лицам, несущим основную ответственность за политико-дипломатическое и информационно-пропагандистское обеспечения применения военной силы".

"В современных условиях то, что считалось тактическим уровнем действий, может иметь непосредственное военно-стратегическое и даже политическое значение. Тем более это относится к уровню оперативного искусства.

Еще раз следует обратить внимание на сокращение сроков боевых операций и вытекающие отсюда требования ко всем компонентам военной машины и к политико-военному руководству страны. (Отметим, что речь должна идти именно о политико-военном руководстве», как это часто используется в отечественной литературе по проблемам оборонной безопасности. – Это должно опираться на четкое понимание примата политики по отношению к военной стратегии, военному делу в целом.) Происходит усиление возможностей командования (вплоть до высшего государственного руководства) контролировать действия сво­их сил вплоть до низового тактического звена (разумеется, при наличии высоко устойчивых к вешнему воздействию, защищенных средств связи и наблюдения за обстановкой).

В современных условиях действия батальона, ро­ты и даже менее крупного элемента боевых порядков может (и должно в ряде случаев) в зависимости от конкретной политико-военной ситуации оказаться предме­том внимания высшего руководства страны; их успех или неуспех может привести к значительным полити­ческим результатам — как положительным, так и отри­цательным. Здесь снова  представляется важным вернуться к вопросу о контроле как исключительно важном компоненте управления (руководства). Наличие такого контро­ля во многих случаях позволяет в том числе избежать потерь от тех или иных собственных средств, особенно при взаимодействии ударной авиации и пехоты, и обеспечить минимальные размеры «сопутствующего ущер­ба» для гражданского населения, оказавшегося в зоне боевых действий. Представляется, что функция контроля у нас во многом остается недооцененной в нашей теории и практике управления.

Ряд отечественных специалистов (и прежде всего генерал-майор В.А. Золотарев) небезосновательно от­мечают, что в реальных российских условиях, с учетом всех наших традиций в военном деле и в управлении в целом, усиление функции контроля на тактическом и оперативном уровнях может реали­зоваться в такой форме, что это приведет к сковыванию инициативы командующих и командиров. В связи с этим сама концепция контроля применительно к на­шим условиям требует дополнительной проработки, с тем чтобы контроль не носил жесткого и прямолиней­ного характера. Реализация узко понимаемой функции контроля может усилить боязнь подчиненных перед ли­цом вышестоящих начальствующих лиц, а объект конт­роля постарается переложить на них ответственность. В связи с этим сама концепция контроля применительно к нашим условиям требует дополнительной проработки, с тем чтобы контроль не носил жесткого и прямолинейного характера.

Опять же отметим, что это не сугубо военная, а политико-военная проблема, требующая соответствующего технического оснащения и специальных организационных решений (беспилотные летающие аппараты, дополнительные каналы передачи информации и средства ее обработки, программные продукты, средства отображения информации и др.).

Одновременно возрастает значение наличия у нижестоящих командиров инициативности (основанной на высоком уровне профессионализма) при выборе не только способов действий, но и средств, которые традиционно были вне компетенции не только, например, командира батальона, но даже командования бригады или дивизии (удары фрон­товой истребительно-бомбардировочной авиации, крылатых ракет большой дальности, запускаемых с тяжелых бомбарди­ровщиков, многоцелевых подводных лодок, надводных ко­раблей и т.п.). Фактически классические тактические действия обретают компоненты, присущие уровню оперативного искусства, а в ряде случаев и уровня стратегических действий.

..."использование информационных технологий для ускорения циклов разведки, адекватного проецирования сил на удаленный театр войны, сокращения времени переброски войск, планирования операций и нанесения высокоточных ударов огневыми и иными средствами воздействия во многом изменяет характер современной операции (боевых действий".

"Высокая результативность действий в соответствии с такого рода концепциями достигается прежде всего благодаря следующим компонентам: опережающим противника циклам разведки; адекватностью разведывательных данных об обстановке ре­альному состоянию боевого пространства ТВД; проведением массированных информационных операций (киберопераций, психологических операций) и применением сил специального назначения (команд спецназа) для вывода из строя объектов критической инфраструктуры; избирательным ударам высокоточного оружия".

"Сегодня все более превалирующим принципом ведения боевых действий, как показывает детальное изучение сред­несрочных, долгосрочных и сверхдолгосрочных тенденций в развитии военного дела, становится мобильность (страте­гическая, оперативная, тактическая). Мобильность в реальных действиях вооруженных сил раз­ных государств — это более важный фактор, чем сосредото­чение сил на направлении главного удара, а в ряде случаев даже заменяет последнее. Значение фактора мобильности сил в тактическом и оперативном масштабах подчеркивалось в советских разработках по теории «глубокого боя» и «глубокой операции», соответственно, в нашей стране в 1920-1930-е гг. Мобильность была предметом особого внимания в вермахте нацистской Германии со ставкой на танко­вые и моторизованные части и соединения при исключительно плотной поддержке их авиацией (особенно пикирующими бом­бардировщиками).

Мобильность в сочетании с единым информационным по­лем (и соответствующей системой оперативной и боевой под­готовки, экипировкой и оснащением военнослужащих и боевых групп) позволяет вести многоочаговые боевые действия в диспергированных (разрешенных) боевых порядках, расфокусируя внимание противника. (Тенденцию к разрежеванию боевых порядков весьма рельефно в свое время отметил генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен, возглавлявший длительное время в конце XIX - начале ХХ в. германский Генеральный штаб.

В современной войне без сплошных линий фронта, с «многоочаговостью» боевых действий возрастает удельный вес сил и средств для проведения спецопе­раций, которые берут на себя ряд задач прежде прису­щих сухопутным силам. Именно в частях спецназа проявляется особая ценность каждого бойца, что явля­ется одной из важнейших характеристик современного военного дела, в котором, как никогда, на первое место ставится качество личного состава. В этой связи необхо­димо ввести в соответствующие наставления и боевые уставы понятия специальных действий (операций) как нового вида боевых действий.

Значительно возросла «объемность» («трехмерность») боев и операций — за счет роли воздушных средств поражения (включая разведывательно-ударные беспилотные аппара­ты (БЛА)), воздушных и космических средств разведки, це­леуказания, связи, использования вертолетов и самолетов для переброски различных подразделений, частей и т. п. и десан­тирования. Для нашей страны с ее необъятными просторами, разнообразием условий ведения боевых действий и задач для воору­женных сил все виды мобильности имеют особое, чрезвычай­ное значение, не до конца осознанное даже в нашем экспертном сообществе.

Стратегическая и оперативная мобильность часто зависят от политических факторов и обстоятельств, либо обеспечивающих усло­вия для реализации военных возможностей по мобильности, либо препятствующих этому.

 

Кокошин А.А., Балуевский Ю.Н., Потапов В.Я. О соотношении компонентов военного искусства в контексте трансформации мирополитической системы и технологических изменений. М.: URSS, 2015. С. 21-27, 108-117.


[1] Картополов А.В. Уроки военных конфликтов, перспективы развития средств и способов их ведения. Прямые и непрямые действия в современных международных конфликтах // Вестник Академии военных наук, 2015. № 2 (51). С. 29.

[2] Гареев М.А. Характер будущих войн // Право и безопасность, № 1-2, июль2013. – [электронный ресурс] URL: dpr.ru. Дата обрадщения 15.06.2015.

[3] Симония Н., Торкунов А. Глобализация и проблема мирового лидерства // Международная жизнь, 2013. № 3. С. 23.

[4] См.: Кокошин А.А. Реальный суверенитет   в современной мирополитической системе. М.: УРСС. 2005.

А.А. Кокошин о задаче ведения военных действий

..."Важнейшая задача ве­дения военных действий — не столько физическое унич­тожение сил противника, сколько слом его воли к сопро­тивлению — как государственного руководства, так и военного командования, вооруженных сил в целом (или их основных группировок), а также основной массы на­селения страны. При этом слом воли к сопротивлению, принуждение обеспечиваются не только собственно во­енными действиями, но и мерами информационно-психологического воздействия и проч. В современных условиях ... резко возрастает роль действий в киберпространстве".

 

См.: Кокошин А.А. Вопросы прикладной теории войны. М.: Изд. НИУ ВШЭ, 2019. С. 182.

А.А. Кокошин о теории и практике сдерживания и психологической составляющей сдерживания

"Вооруженные силы создаются для войны; и даже когда они служат средством сдерживания (сдерживания посредством устрашения), они должны демонстриро­вать свою способность вести войну в различных формах и масштабах. Это относится к неядерному и ядерному сдерживанию. При этом возникают очень сложные ди­леммы и парадоксы, которые требуют исключительно глубокой проработки, рационального осмысления как на государственно-политическом, так и на военно-стра­тегическом уровне".

"Сдерживание в значительной мере — угроза применения силы в ответ на применение силы оппонента (хотя оно и не сво­дится к демонстрации убедительности такой угрозы). Сдерживание означает не просто готовность ответить насилием на насилие (предпочтительно тщательно дозированным). Оно призвано предотвратить попытки та­кого насилия другой стороны, подействовав на приня­тие ею решений, в том числе с учетом иррациональной составляющей. При этом еще раз отметим, что одна из задач сдерживания — предотвращение не только большой войны, но и сравнительно локальной (ограничен­ной) войны ради того, чтобы эта война не переросла во взаимоуничтожающую войну с оружием массового поражения.

В ядерном стратегическом сдерживании на поверх­ности находится материальная военно-техническая со­ставляющая. Это в первую очередь ядерные боезаря­ды и различные средства их доставки, а также системы предупреждения о ракетном нападении и системы кон­троля космического пространства, системы ПРО и т.п. Но имеется также операционная и информационная со­ставляющие.

Целям сдерживания служит и демонстрация достижений в НИОКР, в разработке перспективных систем вооружений".

"Внимание в осуществлении стратегического сдер­живания следует сосредоточить на психологической со­ставляющей. То есть мало иметь малоуязвимые силы и средства стратегического сдерживания (не забывая об СПРН и СККП). Надо умело их представлять — с по­ниманием психологии оппонента, в том числе с пони­манием радикальных различий в групповой и индивидуальной психологии. Демонстрировать возможности ядерных сил и средств и демонстрировать свои наме­рения нужно, подавая необходимые сигналы как про­тивной стороне конфликта, так и тем акторам мировой политики, которые находятся вне его, но могут играть значительную роль при его разрешении. Очевидно, что при этом огромное значение имеет умелое, тщательно выверенное, дозированное использование СМИ, информационного пространства, в том числе киберпространства.

Сдерживание вообще может носить как симметрич­ный, так и асимметричный характер (и смешанный). Одна из задач эффективного сдерживания — предот­вращение эскалационного доминирования другой стороны в условиях конфликтных и кризисных ситуаций. Оно должно осуществляться с учетом особенностей каждого конкретного потенциального противника («оп­понента») на основе глубокого изучения характеристик противника: стереотипов его мышления, его стратеги­ческой культуры, его идентичности, понимания процес­са принятия решений противником, личностных осо­бенностей того или иного руководителя, военачальника и на основе понимания его мышления, рациональной и иррациональной составляющих, психологических осо­бенностей — в духе требований Сунь-Цзы и Клаузевица. Сдерживание может включать и ограниченные, строго выверенные военные акции, предпринимаемые для то­го, чтобы более четко обозначить «красные линии».

Не только военными средствами может обеспечиваться сдерживание, но и угрозой «экономической войны», блокады, угрозой других жестких мер в от­ношении «оппонента» еще до порога применения вооруженных сил.

 

См.: Кокошин А.А. Вопросы прикладной теории войны. М.: Изд. НИУ ВШЭ, 2019. С. 166-167, 180-181.

А.А. Кокошин о предъядерном (неядерном) сдерживании в политике национальной безопасности России (2003 г.)

"Понижение «ядерного порога» в российской военной докт­рине обусловлено во многом слабостью сил общего назначения России в условиях нарастания военно-политической неопреде­ленности в мире, явного увеличения роли военной составляю­щей национальной безопасности.

Многие специалисты и политические деятели обоснованно подвергают сомнению однозначность «понижения ядерного порога». Отмечается, что в результате этого все менее убеди­тельной может быть угроза применения ядерных средств, пусть даже сугубо выборочным порядком, не по реальным целям, а где-нибудь в пустыне, лишь для «демонстрации решимости» к его применению и т.п.

Проблема убедительности (кредитоспособности) сдержива­ния при понижении «ядерного порога» как во взаимоотношени­ях с ядерными, так и безъядерными государствами с направлен­ностью сдерживания по «всем азимутам» требует рассмотрения и других дополнительных мер по повышению убедительности сдерживания и соответственно его эффективности.

Такие возможности лежат в том числе в сфере развития и возможного применения высокоточного дальнобойного оружия различных видов и типов с обычными боеприпасами, включая повышенной мощности, с использованием, прежде всего в каче­стве платформ как подводных, так и надводных боевых кораб­лей, а также бомбардировочной авиации большой дальности1,4(в наземном компоненте мы ограничены условиями Договора по РСМД).

Еще в начале 1980-х г. ряд отечественных и зарубежных специалистов отмечали, что обычные боеприпасы благодаря одновременному повышению точности и мощности приближаются к ядерному оружию малой мощности. С повышением точ­ности наведения, которая постоянно возрастает в последние 15-20 лет, возможности боеприпасов в обычном снаряжении для поражения широкого спектра военных и экономических целей еще больше увеличиваются. При этом применение обычных боеприпасов даже самой большой мощности не соп­ровождается эффектами, которые неизбежно присутствуют при использовании любых видов ядерных боеприпасов, даже «мини-ньюков» (проникающая радиация, радиоактивное зара­жение почвы, воды и др.)".

"Научно-технический уровень нашей страны вполне позво­ляет иметь такого рода средства «предъядерного сдерживания» и развивать их в соответствующем направлении".

..."Система «предъядерного сдерживания» в еще большей мере, чем система ядерного сдерживания, зависит от развития соотве­тствующей информационной инфраструктуры - средств развед­ки, целеуказания, навигации (включая космическую навига­цию). Значительная часть этой инфраструктуры - это средства двойного назначения, которые необходимо развивать соответс­твующим образом. Задаче обеспечения «предъядерного сдер­живания» может служить российская система космической на­вигации «Глонасс», создание которой удалось завершить в сложнейших условиях в середине 1990-х г. Аналогичной систе­мой обладают лишь США - «Навстар» (Джи-Пи-Эс); при этом по ряду технических характеристик система «Глонасс» превосхо­дит американскую Джи-Пи-Эс. В этом плане полностью оправ­данным является воссоздание в качестве самостоятельного рода войск военно-космических сил России и восстановление груп­пировки спутников системы «Глонасс».

Ядерное сдерживание при всей его значимости - это не панацея в обеспечении национальной безопасности России. За счет него невозможно (и даже опасно) пытаться париро­вать, нейтрализовать весь спектр военно-политических угроз безопасности нашей страны. Чрезмерное упование на ядерное сдерживание в политике национальной безопасности России вредно и даже опасно. Ядерной мощью можно лишь частично компенсировать слабость в экономических и политических сферах, в силах общего назначения. Так что в числе прочих мер ядерное сдерживание должно быть дополнено эффектив­ным «предъядерным сдерживанием».

 

Кокошин А.А. Ядерные конфликты в XXI (типы, формы, возможные участники). М.: Медиа-Прпесс, 2003. С. 88-90.

Еще статьи...

Подкатегории